Питерс посмотрел на Томаса Хадсона, и дисциплина сковала емулицо, а тело его, порядком изувеченное, приняло осанку человека, отслужившеготри срока на пользу дела, в которое он верил, и расставшегося с ним радичего-то другого, как это произошло и с Вилли. Он сказал машинально, без всякихпопыток вложить иной смысл в свои слова:

– Слушаю, сэр.

– Твое здоровье, – сказал Томас Хадсон. – Иподвинти там все свои хреновые чудеса.

– Слушаю, Том, – сказал Питерс. Сказал от всегосердца, без всяких подковырок.

Ну, пожалуй, хватит, подумал Томас Хадсон. Тут я поставлюточку и пойду на корму ждать появления своего другого трудного ребеночка. Немогу я относиться к Питерсу так, как к нему относятся остальные. Все егонедостатки известны мне не хуже, чем им. Но в нем что-то есть. Он как ложь, вкоторой ты зашел так далеко, что уже недолго до правды. Он не справляется снашей аппаратурой – это верно. Но, может, он способен на что-нибудь болеесерьезное?

Вилли тоже хорош, подумал он. Один другого стоит. Пора быему и Аре вернуться.

Сквозь дождь и белые всплески волн, закручивавшихся подхлесткими ударами ветра, он увидел шлюпку. Они поднялись на борт мокрые донитки. Дождевиков ни тот, ни другой не надели, а завернули в них своих ninos.

– Здорово, Том, – сказал Вилли. – Мокраязадница и пустое брюхо – вот все наши достижения.

– Прими моих деток, – сказал Ара, подавая наверхзакутанные в дождевики автоматы.

– Так-таки ничего?

– Ничего в десятикратном размере, – сказал Вилли.С него лило на корму, и Томас Хадсон крикнул Хилю, чтобы тот принес дваполотенца.

Ара подтянул бакштовом шлюпку и поднялся на борт.

– Ничего, ничего и еще раз ничего, – сказалон. – Том, в такой дождь нам должны бы засчитать сверхурочные.

– Автоматы надо почистить немедля, – сказал Вилли.

– Сначала сами обсушимся, – сказал Ара. –Меня хоть выжми. То никак не мог под дождь попасть, то вымок так, что даже назаднице гусиная кожа.

– Знаешь, Том, – сказал Вилли. – Эти мерзавцымогут выйти в шквальный ветер с зарифленными парусами. Если только у них порохухватит.

– Да, мне это тоже приходило в голову!

– С утра, в штиль, они, наверно, прячутся, а как шквал,так сразу выходят в море.

– Как ты думаешь, где они?

– Думаю, не дальше Гильермо. А, впрочем, кто их знает.

– Завтра на рассвете мы выйдем и у Гильермо поймаем их.

– Может, поймаем, а может, они уже уйдут оттуда.

– Все может быть.

– Какого черта у нас радара нет?

– А чем он нам помог бы сейчас?

– Ладно, молчу, – сказал Вилли. – Ты меняизвини, Том. Но охотиться с УКВ за объектом, на котором нет радио…

– Да, правильно, – сказал Томас Хадсон. –Значит, преследование мы ведем плохо? По-твоему, можно лучше?

– Да, можно. Ничего, что я так говорю?

– Ничего.

– Мне бы только поймать этих сволочей и убить всех доодного.

– А что это даст?

– Ты забыл, какую бойню они устроили?

– Хватит причитать, Вилли. Ты уже давно на морскойохоте, тебе это не к лицу.

– Ладно. Просто я хочу их убить. Такое желаниедозволено?

– Это уже лучше, чем болтать про бойню. Но мне нуженязык с подводной лодки, которая проводила операции в здешних водах.

– Твой последний язык был что-то не оченьразговорчивый.

– Да. Но ты бы тоже молчал на его месте, если б был припоследнем издыхании.

– Ладно уж, – сказал Вилли. – Можно, я пойдухвачу, что мне законно причитается?

– Пожалуйста. Переоденься в сухие шорты, в сухуюрубашку и не цепляйся к людям.

– Ни к кому?

– Пора бы тебе поумнеть, – сказал Томас Хадсон.

– Пора бы тебе помереть, – сказал Вилли иулыбнулся во весь рот.

– Вот таким я тебя люблю, – сказал ему ТомасХадсон. – Таким и оставайся.

В эту ночь молния сверкала не переставая, громыхал гром ичасов до трех утра лил дождь. Питерс ничего не добился по радио, и они заснулив жаре, в духоте, а потом, после дождя, на них налетели мошки и всехперебудили. Томас Хадсон побрызгал вниз «флитом», и там закашлялись, новозиться и шлепать себя стали меньше.

Он разбудил Питерса, обрызгав его всего «флитом», и Питерсзамотал головой в наушниках и тихо сказал:

– Я все время пробую, Том. Но ничего не могу поймать.

Томас Хадсон посветил фонариком на стену и увидел, чтобарометр идет вверх. Значит, у фрицев будет попутный бриз, подумал ТомасХадсон. Опять они не могут пожаловаться, что им не везет. Надо обдумать этообстоятельство.

On вернулся на корму и обрызгал «флитом» всю каюту, неразбудив спящих.

Потом сел и стал смотреть, как светлеет ночь, и время отвремени опрыскивал себя «флитом». Дезинсекторы у них все кончились, только«флита» было много. Правда, когда он попадал на потную кожу, там начинало жечь,по все те это было лучше мошек. От москитов песчаная мошка отличалась тем, что,пока она не сядет, ее приближения не слышно, а зуд начинается сразу послеукуса. В этом месте появлялась припухлость размером с маленькую горошину.Кое-где на побережье и на островах мошки были особенно злые. Во всяком случае,их укусы почему-то казались гораздо больнее. Но, может быть, подумал он, всезависит от состояния нашей кожи, насколько она загорела, огрубела. Как этумошкару терпят местные жители, просто не представляю себе. Надо быть оченьвыносливым, чтобы жить здесь, на побережье, и на Багамских островах, когдапассаты не дуют.

Он сидел на корме, прислушиваясь, поглядывая по сторонам.Высоко в небе шли два самолета, и он слушал гул их моторов, пока они незатихли.