– A sus ordenes[118], – сказал Ара.

– Жаль, не могу приказать что-нибудь поумнее, –сказал Томас Хадсон.

Подошла шлюпка с Антонио и Джорджем. Антонио сразу же поднялсяна мостик, предоставив Джорджу с помощью Генри втаскивать на борт шлюпку имотор.

– Ну что? – спросил Томас Хадсон.

– Они, очевидно, прошли мимо ночью, еще до того, каксовсем заштилело, – сказал Антонио. – Если бы они свернули в протоку,их бы заметили с маяка. Старик лодочник, который ездит проверять вентери,никакой шхуны не видел. Он болтун страшный и, уж наверно, не умолчал бы, еслибы видел, – так мне сказал смотритель маяка. Если хочешь, мы можемвернуться и сами поговорить со стариком.

– Не нужно. Наверно, они сейчас в Пуэрто-Коко или вГильермо.

– Да, при таком дохлом ветерке они едва ли успели зайтикуда-нибудь дальше.

– Ты точно уверен, что они не могли пройти ночью черезэту протоку?

– Самый лучший на свете лоцман не провел бы их тут.

– Значит, надо искать их у Коко с подветренной стороныили ближе к Гильермо. Будем сниматься с якоря и в путь.

Место здесь было гиблое, и он с осторожностью обходил все,что видел, держась саженей на сто от береговых извилин. Берег был низкий,скалистый, кругом множество рифов и больших отмелей, сейчас обнаженных отливом.Вахту несли по четверо, и слева от Томаса Хадсона стоял Хиль. Томас Хадсон всевремя смотрел на берег, видел пятна мангровых зарослей вдалеке и думал: занесже нас черт сюда в такую погоду. Высоко в небе уже собирались тучи, и шквал,пожалуй, мог налететь раньше, чем он ожидал. За Пуэрто-Коко есть три местечка,где непременно нужно пошарить, думал он. Придется немножко пришпорить своюлошадку, чтобы быстрей домчала туда.

– Генри, – сказал он, – пожалуйста, стань кштурвалу и держи двести восемьдесят пять оборотов. Я хочу пойти взглянуть, кактам Вилли. Если увидишь что-нибудь, мне просигналь. А ты, Хиль, перейди на егоместо к правому борту. Со стороны берега наблюдение можно снять. Там всюду слишкоммелко, чтобы могла укрыться шхуна.

– Я бы все-таки последил за этой стороной, Том, если невозражаешь, – сказал Хиль. – Есть тут один кривой проливчик, которыйвыходит почти к самой бухте, и проводник мог отвести их туда и спрятать вмангровых зарослях.

– Ладно, – сказал Томас Хадсон. – Я тогдапошлю наверх Антонио.

– В большой бинокль я разгляжу мачту даже средизарослей.

– Черта с два ты ее разглядишь. А впрочем, может быть.

– Мне бы очень хотелось, Том. Если не возражаешь.

– Я ведь уже согласился.

– Извини, Том. Но понимаешь, мне кажется, если у нихесть проводник, он мог их туда завести. Мы сами как-то заходили туда.

– И потом должны были тем же путем выбираться обратно.

– Все так. Но представь себе, вдруг им пришлосьвторопях искать укрытия из-за штиля. А мы пройдем дальше и минуем их.

– Это, конечно, нежелательно. Только вряд ли тебеудастся разглядеть мачту с такого расстояния. И потом, они бы тогдазамаскировали ее, чтобы она не видна была с воздуха.

– Все так, – чисто по-испански упорствовалХиль. – Но у меня очень зоркие глаза, и этот бинокль с двенадцатикратнымувеличением, и при такой тихой погоде вообще хорошая видимость, и…

– Да я ведь сказал тебе: ладно.

– Все так. Но надо же мне было объяснить.

– Ты и объяснил, – сказал Томас Хадсон. – Иесли ты действительно вдруг обнаружишь мачту, можешь увешать ее землянымиорехами и засунуть мне в зад.

Хиль немножко обиделся, но потом решил, что это оченьостроумная шутка, особенно насчет земляных орехов, и, приставив бинокль кглазам, стал так усиленно вглядываться в мангровые заросли, что глаза у негочуть не вылезли из орбит.

А Томас Хадсон внизу разговаривал с Вилли, все времяпоглядывая на море и на берег. Его всегда поражало, насколько меньше видишь,когда спустишься с мостика, и, если внизу все было в порядке, он считал, чтоглупо ему покидать свой пост. Он всегда старался быть в контакте со своимилюдьми настолько, насколько это необходимо, и по возможности избегал бессмыслицыформального надзора. Но он все больше и больше власти передавал Антонио,сознавая его превосходство как моряка, и Аре, сознавая его превосходствовообще. Оба они превосходят меня во многом, думал он, и все же командоватьдолжен я, используя их способности, их опыт и их личные качества.

– Вилли, – сказал он. – Ну как ты тут?

– Я жалею, что по-дурацки вел себя, Том. Но мне,правда, что-то совсем нехорошо.

– Ты же знаешь, какие правила есть для тех, ктопьет, – сказал Томас Хадсон. – Нет никаких правил. И я, черт побери,не хочу пускать в ход разные там словечки вроде чести и достоинства.

– И не надо, – сказал Вилли, – Ты же знаешь,что я не пьяница.

– Пьяниц мы на борт не берем.

– Если не считать Питерса.

– Мы его не брали. Его дали нам. У него свои трудности.

– Бутылка – вот его главная трудность, – сказалВилли. – И мы не успеем оглянуться, как его хреновые трудности станутнашими трудностями.

– Ладно, черт с ним, – сказал Томас Хадсон. –Что-нибудь еще тебя точит?

– Да вообще.

– Что вообще?

– А то, что я наполовину псих и ты наполовину псих, ався команда у нас – наполовину святые, а наполовину оголтелые.

– Не такая уж это плохая комбинация – святого соголтелым.

– Верно. Даже замечательная. Но я привык, чтоб все ужкак-то было в большем порядке.

– Слушай, Вилли, ничего с тобой серьезного нет. Простоот солнца у тебя сделалось нехорошо в голове. И помоему, пить тебе сейчас нестоит.

– По-моему, тоже, – сказал Вилли. – Я вовсене строю из себя какого-то ядреного хлюпика, Том. Но скажи, ты когда-нибудь сходилс ума по-настоящему?

– Нет. Мне это ни разу не удалось.

– Паршивое это дело, – сказал Вилли, – Исколько бы оно ни длилось, это всегда слишком долго. А пить я брошу.

– Не надо. Пей, только в меру, как ты всегда пил.