чем просто отторжение от дома и родины, ибо моя семья была привязана к отчему дому как к своей отчизне, она любила страну. Для меня, однако, личная свобода была важнейшим делом на земле. Не уведомив никого из своих друзей и знакомых о своем намерении, двумя днями позже я отправился обратно в Лондон; первое, что я сделал там, – это сообщил властям в Зальцбурге, что оставил свое жилище навсегда. Это был первый шаг, который отторг меня от моей отчизны. Но я знал со дня тех событий в Вене, что Австрия потеряна, – разумеется, я не предполагал тогда, сколь многое потерял я сам»{391}.

Уже из Лондона он попросит своего адвоката в Зальцбурге удалить его имя из реестра налогоплательщиков, а брату Альфреду поручит снять его с учета по предыдущему месту жительства в Вене. Демонстративно оставит тысячи книг, выйдет из состава членов Общества Гёте в Веймаре и резким тоном по телефону поручит секретарю сжечь всю корреспонденцию, имеющую отношение к его лекционным турам в Германии. Врожденный нюх и чутье – «дурной бог снабдил меня даром многое предвидеть» – и на этот раз его не подвели. Вскоре после отъезда и размещения в квартире на Портленд-плейс, 11, до его порога долетят обвинения, что якобы он на приеме у банкира Энтони де Ротшильда еще 30 ноября 1933 года выступил с призывом к свержению нового режима в Германии, чего на самом деле не было. Да, в тот день Цвейг обедал у Ротшильдов в Лондоне, это правда. Но к собравшимся банкирам он обратился с предложением оказать гуманитарную помощь евреям – помочь детям, женщинам, потерявшим отцов и кормильцев; инвалидам и старикам, оставшимся без опеки. Согласитесь, трудно отнести эти гуманные предложения к призывам свергнуть власть нацистов, как бы отрицательно Цвейг к ней ни относился.

Весной 1934 года он принимает решение прекратить сотрудничество с «Insel» и Киппенбергом. Договаривается с венским издателем Гербертом Райхнером, у которого еще в 1931 году издал факсимильным способом письмо Моцарта своей аугсбургской кузине, что отныне станет печататься у него. Райхнер оказал ему подобающее «гостеприимство», тем более что друг Цвейга Эмиль Фукс уже вошел в редакционный совет издательства.

Первой его крупной книгой, выпущенной издательством «Herbert Reichner», станет «Триумф и трагедия Эразма Роттердамского», изданная в октябре 1934 года тиражом 600 экземпляров. Еще два года, до середины 1936 года, произведения Цвейга (трилогии, историко-биографические очерки, сборники новелл) будут попадаться покупателям на полках магазинов Германии. В то последнее перед наступлением агонии мира время он еще свободно получал из Зальцбурга необходимые документы. Чувствуя себя в безопасности, приезжая в Вену к матери, производил банковские операции (позже его накопления и вклады дочиста разграбят нацисты). Это был последний мирный период, когда отношения с Фридерикой еще можно было считать близкими, но уже, к сожалению, неоткровенными, и самое главное, когда его внутренние отношения с самим собой оставались в ладу, не приводили к жутким мыслям раньше времени уйти из жизни.

В маленькой арендованной квартирке на Портленд-плейс, где стояли диван, стол, книжный шкаф, где со стены смотрели «галлюцинирующие» глаза блейковского «Короля Джона», поначалу ему хватало вдохновения, а скорее даже ощущения покоя, чтобы в прежнем темпе работать в библиотеке и потом, до глубокой ночи, дома над реализацией текущих замыслов. Вот только отсутствие секретарей, верной Анны и Розы Фукс, моральной поддержки Фридерики, тех женщин, кто всегда помогал ему набирать рукописи и умело сдерживал его нервы в узде, довольно быстро сказалось на скорости работы. Повлияло и отсутствие того комфортного режима дня, к которому он привык за тридцать лет со времен переезда на Кохгассе.

Первый раз Фридерика навестит его накануне Пасхи 1934 года, когда они на несколько дней отправятся в пригород Лондона Дорсет, где жена постарается убедить супруга вернуться в Зальцбург. Не подобрав должных аргументов и объяснений, побуждающих Стефана к возвращению, она вернется домой одна, а мужу даст дельный совет нанять в Лондоне новую «местную» секретаршу, чтобы постараться чувствовать себя «как дома» и продолжать интенсивно работать, не теряя самообладания и прежнего энтузиазма. Стефан тогда внял совету супруги и в конце апреля обратился к немецкому меценату по имени Отто Шифф. В Лондоне Шифф управлял на правах партнера не только банком «Bourke, Schiff & C», но и «Комитетом еврейских беженцев», куда и поступила просьба подыскать Цвейгу квалифицированного секретаря со знанием иностранных языков и с опытом работы редактором.

С нарастанием агрессивных амбиций гитлеровского режима Отто Шифф по примеру его брата Эрнста, основавшего на Пеланд-стрит приют для бельгийских беженцев, убедил правительство Великобритании начать оказание помощи беженцам не только из Германии, но и из других государств. Правда, при условии, что издержки на переезд будут осуществляться за счет еврейских общин и организаций тех городов, откуда несчастные стремились вырваться. Комитет, в свою очередь, уже на месте, на Тэвисток-сквер, оказывал беженцам помощь в предоставлении жилья, ставил на биржу труда, предлагал социальную адаптацию и за годы войны помог двенадцати тысячам евреев обрести новый смысл жизни «на добром острове». Сегодня заслуги Отто Шиффа «золотыми буквами» выписаны на мемориальной доске дома Уоберн-хаус, где в 1930-е годы находился Комитет, а память об этом святом человеке, завещавшем свой дом на Незерхолл-гарденс, 14, под центр для беженцев, уже не сотрется из истории ХХ века.

Рассмотрев заявление, Шифф порекомендует писателю обратить внимание на двадцатипятилетнюю беженку Шарлотту Альтман – целеустремленную, образованную, добросовестную девушку из почтенной семьи, день рождения которой совпал с днем рождения матери Цвейга. Да и само ее имя невольно наводило поклонника Бальзака на аналогию с именем Анны Шарлотты, молодой (разница в 32 года) супруги Бернара Франсуа Бальзака, родившей ему Оноре, будущего создателя «Человеческой комедии». Интересно, мелькнула ли тогда в голове Стефана мысль, что эта юная девушка тоже могла бы родить ему сына?

Прадедом Шарлотты был главный раввин Моравии и Австрийской Силезии Самсон Рафаэль Хирш, основатель неортодоксального течения в иудаизме и автор нескольких книг, основавший на родине Гёте во Франкфурте-на-Майне две начальные еврейские школы. Один из его сыновей, комментатор Библии Мендель Хирш, приходится Шарлотте дедушкой. В 1868 году во Франкфурте у Менделя родилась Тереза, будущая мать Лотты, вышедшая замуж за купца Йозефа Альтмана и уехавшая с ним сразу после свадьбы в польский город Катовице, где у Йозефа были дом и магазин электротоваров. На рубеже веков с равными перерывами в пять лет (1895–1900—1905 годы) в их семье появятся три сына – Ханс, Манфред и Рихард, а 5 мая 1908 года – дочка Шарлотта.

После окончании Первой мировой войны и признания независимости Польши жителям Катовице, как и полякам других городов, предложили остаться в Польской Республике, сохранив гражданство, либо получить иностранный паспорт и уехать в Германию. Ханс и Рихард примут решение остаться в Катовице и, несмотря на свой юный возраст, 23 и 13 лет соответственно, будут успевать учиться и вести дела