Сопляк был чертовски прав, но признаваться в этом старый палач не собирался. Да и вообще, что он о себе возомнил! Экие разговорчики…

— Не подмастерье? А кто третьего дня, когда с девки кожу снимали, вену ей порезал?! Если б она загнулась до костра — каково? Рукожоп ты, а не палач! Вот и таскай Либби из клеток! А я тебе покажу, шо такое навык…

В голове Ганса слова о Хольде объединились с голым задом закованной женщины, что маячил перед ним. Лазарь в штанах, угу… Всё это разозлило не на шутку, и старик полез за своим любимым инструментом.

— Смотри, щегол! Грушей-то слабо поработать? От груши у плохого палача десять человек из дюжины подохнет до суда. Всё ж по швам внутри разойдётся… А у меня на столе ни одна ещё не померла! Расслабься, Либби, расслабься…

Ганс принялся запихивать грушу в ведьму, но делать это в таком положении оказалось неудобно: лучше бы на столе. Голова и руки девки были надёжно зафиксированы колодками, но задом вилять ничто не мешало — и она, отчаянно визжа, старалась помешать Гансу.

Дура… как будто сопротивление могло ей помочь. Только наоборот.

Груша и без того входила с большим трудом: её бы смазать, но уже лень. Порядком вспотев, палач всё-таки засунул инструмент внутрь полностью — и принялся крутить винт. Он быстро прошёл грань, до которой груша просто причиняет боль: теперь она уже медленно разрывала ведьму изнутри. От воплей зазвенело в ушах.

— Ты смотри и учись, не отворачивайся!

Каспар явно не хотел смотреть, но подчинился. Ведьма сорвала голос — к моменту, когда по её бёдрам побежали струйки крови, слышен был уже только хрип. Ганс пожалел, что не мог видеть её лицо в этот момент: гримаса отменная, точно! Судя хоть по тому, как скривился от зрелища напарничек Ганса…

— У меня ещё ни одна от костра не сбежала!

Каспар пытался что-то сказать Гансу — но тот молокососа не слушал, лишь продолжал медленно вращать рукоятку. Груша могла раскрыться ещё шире, гораздо шире — не оставив в низу живота ведьмы ничего целого. Палач крутил винт даже после того, как бессмысленные попытки девчонки дёргаться перешли в конвульсии. А затем она совсем перестала кричать и обмякла. Колени Либби подкосились, узница бессильно повисла на колодке.

— Ганс! Ганс! Ты меня не слышишь, что ли?! Она умерла, кажется…

Ганс понятия не имел, как наверху могут отреагировать на такой исход. Но начальство, особенно способное держать своих работников в столь скотских условиях, для старого палача было сродни Господу. На него вроде как надеешься да уповаешь, но случись оплошать — жди и Страшный суд, и котел с чертями. Не гневи начальство, одним словом.

Так что старый палач немного струхнул.

Ганс бегом кинулся к бочке. Зачерпнул мутную, вонючую воду железной кружкой, выплеснул в лицо ведьме. Девка приоткрыла глаза и очень слабо застонала. Она попыталась подняться, но поскользнулась на луже вытекшей из промежности крови.

— Жива, сучка! У меня до костра не дохнут, говорю же! А ты, палач хренов…. обморок от кончины не отличаешь! Колодки открывай… Ща прижжём её, чтобы кровушкой не истекла.

Ганс извлёк грушу несколько поспешно, да и руки немного тряслись: если прежде что-то между ног ведьмы уцелело, то уж теперь порвалось напрочь. Выглядело так, будто у этой бабы две дырки превратились в одну — но это не печаль палачей. Главное, чтобы не померла до вечера…

Пришлось Гансу с Каспаром на ненадолго стать лекарями. Что, впрочем, дело-то обычное: каждый второй палач в свободное время нарывы вскрывает, зубы рвёт, переломы вправляет. Ломать и чинить человека — иногда почти одно и то же.

Волоча измученную до полусмерти девушку в камеру, Ганс думал о визите начальства: оставались какие-то часы. Может, старику наконец воздадут за все страдания? А то и Каспара, рукожопа малолетнего, вышвырнут... С хорошим напарником, авось, не так паршиво будет. Хотя где ж хорошего-то на такую дерьмовую работу сыскать?.. И если Каспара выгнать, то выходит, что этот сученыш на Божий свет выйдет. А Гансу-то и дальше в подвале гнить! Нет, так не годится…

— Отдыхай, Либби. — проворчал Ганс, толкая ведьму в клетку.

Та сразу забилась в дальний угол, укуталась в валявшиеся там тряпки и принялась реветь. Видать, пришла в себя: вместе с сознанием вернулась и боль. Учитывая, какое месиво теперь было у девки между ног — можно сказать, что она ещё неплохо держалась. Авось доживёт до вечера… а там уже не проблема Ганса.

— Славно вы над девочкой поработали! — послышался голос Хольды.

— Тебе ж оттудова не видать нихрена! — Ганс сам не понимал, почему не может просто игнорировать старую тварь.

— Мне кажется, она всё тут видит…

— Гляньте! А у красавчика-то мозгов побольше… Я все вижу. Кстати, красавчик! Она ведь никакая и не ведьма. Хочешь, расскажу её историю? Ох, гореть вам в пекле: зазря девочку замучили!

Каспар если и не поверил, то засомневался: это Ганс на его лице прочитал уверенно. Ой, дурак…

— Брешет она, малой! Все они тут ведьмы, все… Давай, следующую хватаем…

— Может быть, да. А может — нет, кляйнер Ганс. В этом мире всё обманчиво и непросто, кроме твоего члена. С ним-то все ясно, хотя... Хочешь уговор? Ты девочек сегодня больше не пытаешь, а я тебе на один разик поворожу?

Хольда, мразь такая, умела задеть самое больное. Но… а что, если вдруг? Ганс облизнул губы. Ведьма ж ведь, разное могёт... он покосился на клетку справа. Там держали весьма сочную Либби, уже не очень молодую, но зато не измордованную пытками. Разве что зубы ей сточили напильником, но так даже сподручнее. Вот бы…

Однако за уговор с ведьмой и самому легко на столе в пыточной очутиться! Жизнь палача в этом подземелье не шибко лучше, чем у ведьм, но все-таки лучше.

— Завались, грымза! Нашла дурака — душу губить!

— Ой, смотри, Каспар: а напарничек твой поверил! Словно не знает, что ведьма по природе своей морочит род людской. А в его чреслах силу разве что сам Король Белет пробудит! Висит там всё безнадёжно, как в петле удавленный.

Хохот Хольды, перемежаемый хлюпающими звуками и кашлем, загремел под низкими сводами подземелья. Жирная старуха каталась по полу клетки, каждая складка её дряблого тела тряслась — Хольда стала похожа на огромное уродливое