— Конечно уедем.

— А куда?..

Идей на эту тему было немного, так что хоть в этом Яша мог не кривить душой.

— В Таиланд. Я часто бывал там… и тебе, я думаю, понравится. Одно из немногих мест, где до сих пор сохранилось что-то настоящее.

Действительно. Яша часто вспоминал Самуи, Патонг, а чаще прочего — Чианг-Май. Городок на севере страны, который не так уж сильно прельщал туристов. Место, которое почти не затронуло всё, случившееся с миром за последние пару десятилетий. Убежище, где аккаунт в социальной сети до сих пор оставался совершенно необязательным. Где счастливые люди могли вовсе не иметь смартфона.

А вот во Владивостоке — был ли тут хоть кто-то счастлив?

Василису отчасти он любил уже за само имя: нечто связывающее холодный неоново-сенсорный мир с тем живым теплом, которое наполняло его прежде. Яша никогда не обманывался относительно собственной национальности, хотя верующим не был — но какой из него русский, право слово? Да и к чему вообще быть в русским с тех пор, когда некогда великая страна довольно мучительно и неприглядно прекратила своё существование? Но в имени Василисы он всё равно чувствовал что-то особенное.

А особенного кругом осталось так мало. Окружало глобальное, унифицированное, приведённое к общему знаменателю. Подбирай любые синонимы.

— Таиланд? Это здорово. Почему бы и нет? Куда скажешь.

Василиса внешне не очень-то напоминала славянку — ещё менее, чем сам Фурман, с его явными семитскими чертами. В ней было много от новых хозяев мира. Яша никогда не спрашивал — по материнской или отцовской линии. Всё одно: продукт смешения разных рас и культур получился прекрасным. Как изящная фарфоровая статуэтка под яркой витриной с китайскими фонарями.

Как там было в старых стихах? «И кроткая девушка в платье из красных шелков, где золотом вышиты осы, цветы и драконы…»

— Таиланд удивителен. Ты знаешь: эта страна всегда сохраняла себя, в любой век. Когда-то давно никто не сумел её колонизировать. Ни англичане, ни французы, ни испанцы. Я думаю, что у них тоже не получится.

Яша не подразумевал именно китайцев. Или японцев, или американцев. Он говорил, конечно, о новой категории, стремительно смещающей устаревшее представление о нациях и народах.

Василиса была из отключённых.

Когда-то бан в интернете не значил практически ничего. Выбери себе другой ресурс. Создай новый профиль — новую жизнь, параллельную реальной. Но параллельные линии, минуя законы евклидовой геометрии, давно уже пересеклись. Теперь, не имея аккаунта, в «нормальном» обществе ты не мог совершить буквально ничего. Начиная с устройства на работу, заканчивая покупкой чашки кофе или управлением автомобилем. Отключённый человек — всё равно что прокажённый. Выброшенный за черту жизни, способной дать хоть что-то хорошее.

Хотя некоторые обманывали себя иллюзорной свободой. Бытием вне системы, которое когда-то казалось романтичным бунтарством. Теперь романтики в подобной жизни осталось немного: только тяжкое существование вне правового поля. В трущобах — ещё более отвратительных, чем дивная реальность для социально приемлемых элементов.

Такая формулировка и значилась в базе данных для Василисы. «Социально неприемлема». Яша никогда не интересовался, из-за чего так вышло: сам знал, что достаточно любой ерунды. Шаг в сторону равняется побегу, приговор — цифровой расстрел. Неофициальные власти получили силу большую, чем та, которой обладал когда-нибудь любой диктатор.

Старая шутка из детства Яши: «Чем отличается бородатая женщина от Великого Вождя? Бородатую женщину всегда можно выключить. Великий Вождь всегда может выключить тебя».

Теперь это сделалось совершенно не смешным.

— Иди ко мне.

Яша вспомнил их первую встречу. Мрачная окраина Владивостока, редакционное задание, отвратительное злачное место — великолепный источник для гонзо-материала, ведь Фурман тогда ещё мнил себя кем-то вроде Хантера Стоктона Томпсона. Если точнее — тем его воплощением, что звалось Полом Кэмпом. «И мой чернильный голос будет полон гнева».

Он тогда перепил поганой настойки, бутылка которой стала последним пристанищем некогда смертельно опасной змеи. Едва не выворачивало. Он вышел из бара, в одно мгновение промокнув до нитки, и почти уже сел в машину — к счастью, WeiCar возит людей в любом состоянии — когда увидел её. Бам! Пиу! Иногда мир меняется со скоростью одной вспышки света на рекламном биллборде. Стены его Высокого Замка, прежде едва заложенные, поднялись выше небоскрёбов: так же быстро, как сердцебиение ощутилось где-то под кадыком.

— Одну минутку, солнышко.

Ха-ха, тоже мне: Пол Кэмп! Не вышло из Фурмана никакого Кэмпа — как, впрочем, недолго пробыл таковым и его давно мёртвый кумир. Остался Рауль Дюк — полный отвращения и страха. Один из последних, кто ещё принимал эти разноцветные таблетки ради удовольствия, а не только потому, что иначе невозможно выдержать рабочий ритм. Иначе они просто заменят тебя какой-нибудь новой нейросетью или промышленным роботом. Если ты не можешь быть эффективнее машины — ты экономически нерентабелен. А нерентабельные сети не нужны. Именно так многих и отключали.

Ещё один образ из детства: торговый центр во Владивостоке, который тогда ещё не был столицей Независимой Тихоокеанской Республики. Грузный мужчина, неуклюже поводящий пивным животом, что был плотно облеплен оранжевой тканью футболки. Живот болтался прямо перед глазами маленького кудрявого мальчика в круглых очках, и тот видел надпись: «Меня нет в социальных сетях».

Теперь такая фраза обрела совершенно иной смысл. Теперь этот лозунг несли на себе люди, не кичащиеся псевдобунтом, а требующие себе хотя бы подобия нормальной жизни. Те, для кого Яша писал в @HIGH_CASTLE. Для кого он внезапно стал лидером — хотя, чёрт возьми, кого и куда он поведёт? Служащий ненавистной им системы. Человек, вросший корнями одновременно по разные стороны баррикады. Он сам потерян, он сам после тридцати лет утратил какой-то ясный ориентир. Чего от него можно требовать? Обыкновенный плохой писатель — даром что цепкий и острословный журналист.

Проклятый талант нести Слово, родившийся в хитросплетении генов, сам пробивал себе дорогу. Он тоже не спрашивал мнения носителя: если для читатель Яша был бестелесным голосом на тёмной стороне сети, то для его внутреннего собеседника — только пальцами, набирающими строки. Фурман слишком долго не воспринимал своё творчество всерьёз.

Ему казалось, что это — просто уютный мирок, физически огороженный стенами маленькой квартиры, наполненной теплом любимого человека, и лишь информационно — не знающий границ. Чертог для настоящего самовыражения, не имеющего ничего общего с обычной работой. Способ сохранить личность в мире аккаунтов.

Всё, что мы делаем —