Ирой Джоанна нашла всё то, что так долго искала в дружбе с Ритой. Ира играла на фортепиано, и сёстры стали петь дуэтом по вечерам. Танцевала Ирина очень бодро, любила собирать пазлы не меньше Джо, могла поддержать любой разговор и в нужное время его прекратить. Оказалось, у Иры даже было чувство юмора, и была она не бедной пугливой овечкой, как думала Джоанна, а сильной и зрелой личностью со стержнем, любившей всё контролировать точно так же, как сама Клеменс. Обе были главами своих семей, и когда Алиса с Костей эти две семьи объединили в одну большую, Ирина с Джоанной окончательно спелись и взяли шефство над остальными. Свадьбой Кости с Алисой сёстры и отпраздновали примирение. Та фантастическая команда друзей, о которой мечтал Тёма, которую пыталась спасти Рената после свадьбы сестры, наконец собралась из совсем того не ожидавших Яна, Джоанны, Ирины и Даниила. На середине жизненного пути они настолько сдружились, что впоследствии только и задавались вопросом, что мешало им сблизиться раньше, ведь так замечательно ребята друг друга дополняли.

Джоанна не понимала лишь одного: почему всю жизнь Ира жалела отца, этого слабовольного и безответственного пьяницу, а её родителей судила и проклинала.

— Но, Джо, разве ты не делаешь то же самое? — пролепетала Ира. — Ты ведь не винила маму, когда она тебя оставила.

Джоанна недовольно закатила глаза.

— Опять ты за старое! Мама не бросала меня, сколько раз повторять? Почему вам всегда так нравилось осуждать мою маму?

— Считаешь, я нарочно сочиняла про неё грязные истории? Думаешь, для меня это была забава?

Джо нахмурилась и мрачным взглядом дала утвердительный ответ. Ира горестно выдохнула:

— Джоанна, ну что ты… Ладно. Я расскажу, что знаю, если обещаешь выслушать. Может, я неправа.

Джо с Ирой поделились каждая своей версией, но субъективное видение давало мало полезной информации.

— У нас сохранились фотографии родителей? — спросила Джо.

— Остались в нашей старой квартире.

— У Чипировых? Я помню, ты просила Кассандру выбросить всё, что найдут на антресоли.

— Это же Чипировы! Они никогда ничего не выбрасывают.

Сёстры навестили друзей и попросили взглянуть на ящик со старыми фотографиями и документами, которые Ирина просила ни за что ей не показывать, дабы не ворошить прошлое. Бабка Кассандра долго колебалась, но отдала им старые коробки с пыльной молодостью их родителей. Внутри оказалось два выпуска американского Vogue с полуголой Ланой Фэйн на выцветшей обложке. «Мама», — слезливо протянула Джоанна и надула губу. Под глянцевыми журналами сёстры нашли фотоальбом и остановились на фотографии Адаланы и Владимира. Обе увидели совершенно равнодушных, недостойных, чужих людей. Без надуманных историй и приписанных им достижений. Без доброты, чуткости, страсти к жизни. Одиноких и измученных. Подлых. Взгляды были тупыми, уставшими, улыбки пропахли деньгами и водкой. Ирина обескураженно вскрикнула, укушенная гюрзой родительского предательства. «Что ж, ничья», — улыбнулась Джоанна.

Коробка с фотографиями была возвращена Кассандре; ворчливая матрона под громкий кашель и хруст позвонков убрала её на верхнюю полку стеллажа. Джо внимательно наблюдала за осторожными движениями хозяйки квартиры, и когда та спустилась со стремянки на ковёр, задала внезапный вопрос: «Зачем вам наши старые фотографии?» Кассандра насупилась и погладила аутистку по голове тяжёлой недоброй ладонью.

— Это ведь ваше детство, — попыталась умилиться хозяйка. — Может быть, тебе, дурёхе, не нужны эти фотографии, но Ирочка, я знаю, с удовольствием листает школьные альбомы. Это воспоминания.

Униженная шизофреничка ударила Кассандру по руке и принялась разглаживать волосы в том месте, где её трогала чужая ладонь. Она будто пыталась смахнуть с макушки прикосновения.

— И что вы с этими воспоминаниями делаете? Коробка что-то совсем не пыльная. Будто вы её каждый день протираете. И внутри тоже.

— Джо, детка, ты в порядке? — испугалась Ирина. — Кася, прости, сестрёнка просто отходит после Алисиной свадьбы. Неделю гуляли.

— Джоанна, ты хорошо себя чувствуешь? — обеспокоенно пролепетала баба Кася. — Ира, давайте чаю вам заварю, чтобы сестра спала крепко. Сейчас деда Семёна накормлю только, обождите, родненькие.

Ира с Джо обосновались на кухне, старшая сестра по-хозяйски пошарила по шкафам и полкам в поисках посуды, вскипятила воду и накрыла стол для чаепития. Кассандра вывезла в коридор деда Семёна. Старик врос костлявыми пальцами в ручки инвалидного кресла, то и дело подрагивал во сне и что-то неустанно бормотал. Он много лет назад перестал различать людей вокруг себя и сейчас называл Кассандру-старшую именем сына:

— Саша, не гони, я еле держусь, чуть не падаю!

Баба Кася катила коляску и ворчала: «Давай, дружок, я решу, с какой скоростью тебя катить! Мы так на благотворительный вечер опоздаем, если по полдня тебя в кухню закатывать. У нас полчаса всего». Дед Чипиров заметил два силуэта за обеденным столом, прищурился и принялся разглядывать Джоанну.

— Тёма Кравченко, это ты?

Джо Клеменс с радостью подыграла: подскочила к нему и потрясла за хворое плечо.

— Семён Кондратьевич, выглядите на сто баксов! Пластику, что ли, сделали? Куда морщины девались?

— Зараза ты такой, всё шутки шутишь, — залился благодарным хохотом оживший мужичок и сощурил морщинистые влажные глаза. — Балда ты такой, Тёмка, сколько лет-то тебе уже? Женился? Саша, он женился?

— Не дождётесь! — прогоготала Джо и подмигнула смутившемуся Тоше. — Ну что, поедемте, Семён Кондратьич, в кушательную. Проголодались?

— Вот балда! — радостно выругался старичок. — В кушательную! Тебе книгу пора писать со словами своими. В кушательную! Забава-то какая! Тёмка, ты на журналиста поступил?

— Да ну к чёрту, — прыснула Клеменс и передала старика обратно Кассандре. Баба Кася недовольно покачала головой и повезла кресло вдоль обеденного стола.

— Саша, его же в армию заберут! — испугался Семён Кондратьевич. — Ты чего за другом не следишь? Заберут, ей-богу, а у него из мышц только язык тренирован, заберут, и пропадёт мальчонка! Саша, мальчик мой, а когда Геша на обед зайдёт? Давно не ходил к нам. Хороший мальчонка — Герман. Вы же лучшими друзьями были, а? А, Саша?

— Жри давай, — гремела баба Кася и наливала маразматику жидкую овсянку. — Через пятнадцать минут выходим из дома.

У Клеменс чуть глаза не выскочили из орбит. Семён упомянул знакомое ей имя, но никто на него не среагировал, кроме Джо. Может, ей показалось?

— «Герман» — в смысле Герман Кутько? — ошеломлённо прошептала Джоанна.

— Что за Герман? — наивно поинтересовалась Ира Кильман, которой двадцать пять лет назад так и не рассказали, как Тёма пырнул ножом повесу-десятиклассника.

— Так, допивайте чай и одевайтесь потихоньку, — огрызнулась Кассандра, опять проигнорировав это загадочное имя. Семён Кондратьевич на миг очнулся, отодвинул от себя тарелку с кашей, раскрыл слипшиеся веки и расплылся в улыбке:

— Кутько, ага! Помню мальчонку. Племянник нашего