Она напевала под стук колес, наблюдала за входящими и выходящими пассажирами, слушала звонки мобильных, приветствия включаемых компьютеров. Она больше не боялась, больше ничего не боялась. Сердце сжалось при мысли о дефиле у Гортензии, на которое ей нельзя было пойти, но она быстро успокоилась: Гортензия — она такая, ее не переделать, но это вовсе не значит, что она меня не любит…

На Северном вокзале она купила «Паризьен». Встала в очередь на такси, раскрыла газету. «Женщина-полицейский убита на парковке». Она вздрогнула от жуткого предчувствия и погрузилась в чтение, не обращая внимания на людей из очереди, которые толкали ее, чтобы она двигалась вперед. Капитан Галуа, женщина с суровым лицом, была зарезана возле своей белой «Клио» прямо на парковке комиссариата.

«Вчера в семь часов утра было найдено тело молодой женщины, лежащее на земле, на парковке возле комиссариата. Накануне она ушла с работы поздно ночью. Камеры слежения зафиксировали силуэт человека в капюшоне, в белом плаще, который подошел к ней, а потом набросился на нее с ножом. Это четвертое нападение этого преступника за последние несколько месяцев. “Следствие разрабатывает разные версии”, — уверяют источники, близкие к расследованию, которое ведет Служба департамента судебной полиции. Не исключено, что это преступление связано с другими убийствами. Следователи сочли подозрительным, что она была убита как раз тогда, когда расследовала одно из преступлений.

Эти события вызвали живой отклик среди полицейских. Секретарь Генерального профсоюза полиции высказался сдержанно: “Мы вполне обошлись бы без этого инцидента сейчас, когда у нашей полиции и без того трудный период”. “Альянс” и “Синергия”, другие полицейские профсоюзы, более категоричны: “Нападения на полицейских случаются все чаще, невозможно это оставить без внимания, люди утратили уважение к полиции”».

Гортензия открыла глаза и узнала свою комнату: она дома, в Париже. На каникулах. Она глубоко вдохнула и потянулась под одеялом. Год закончен, и закончен блестяще! Отныне она — одна из 70 кандидаток, оставленных для продолжения учебы в престижном колледже Святого Мартина. Она! Гортензия Кортес. Воспитанная в Курбевуа мамой, покупающей вещи в «Монопри» и полагающей, что «Репетто» — это такие спагетти. Я — лучшая! Я — исключительная! Я — квинтэссенция французской элегантности! Ее показ был самым изящным, самым продуманным и безупречным, самым оригинальным. Ничего вычурного и нарочитого, никаких пластмассовых конструкций, картонных кринолинов, громоздких масок, — линия и штрих! Не банальный подростковый бунт, но традиции мадемуазель Шанель и мсье Ива Сен-Лорана. Она закрыла глаза и увидела, как выходят манекенщицы в ее дефиле «Sex is about to be slow», как струятся ткани, как безупречен крой, как удачно движения моделей ложатся на саундтрек, подобранный Николасом, как толпятся фотографы у подиума, как медленное кружение шести девушек завораживает толпу, как вырывается общий вздох восторга у ценителей, которые уже ко всему привыкли и устали от каждодневной красоты. Я буду учиться в этой школе, из стен которой вышли Джон Галльяно, Александр Маккуин, Стелла Маккартни и последний писк из Нью-Йорка — Луэлла Бартли. Я, Гортензия Кортес! И в кого я такая гениальная? — спросила она, поглаживая край одеяла.

Она выиграла. Бессонные ночи и серые дни, бешеная гонка за пряжками, вышивками, за определенными пуговицами — никакие другие не подойдут. Делать и переделывать, каждый раз начинать сначала. Глаза покраснели, рука дрожит, у меня никогда не получится, я не успею, зря я решила сшить именно эту модель, а эта? Никуда не годится. И куда ее поставить, второй или третьей? А потом все вдруг волшебным образом само наладилось, стало сказочно прекрасным. Николас добился, чтобы Кейт Мосс, сама Кейт Мосс участвовала в показе и представляла последнюю модель. Она выходила в тумане белых и черных огней, в высоком, как фигурный торт, парике и черной атласной полумаске, которую срывала на краю подиума и, изящно выгнувшись, шипела: «Sexxx izzz about to be slooow». Это был фурор. Фраза «Sex is about to be slow» стала культовой. Гортензия получила предложение от производителя футболок — немедленно выпустить тысячу футболок с этой надписью, футболки были проданы на вечеринке в школе, их отрывали с руками.

И теперь передо мной «Гуччи», «Ив Сен-Лоран», «Шанель», «Диор», «Унгаро». Их представители приезжали на показ в школу Святого Мартина, они все поздравляли меня и обещали взять к себе по окончании учебы.

Она выслушала предложения со скучающим видом и объявила: «Поговорите с моим администратором», — показывая подбородком на Николаса. А завтра… завтра после обеда у меня встреча с Жан-Полем Готье. Собственной персоной! — завопила она, пиная ногами одеяло. Он наверняка предложит мне стажировку этим летом… И я процежу: «Да, скорей всего, мне надо подумать…» А через два дня приму предложение и получу доступ ко всем чудесам, которые изобрел этот человек с искрящимися глазами жадного до жизни гения.

Я счастлива, я счастлива, я счастлива!

Не обошлось и без ложки дегтя: эта вонючка Шарлотта Брэдсберри стояла возле подиума и что-то записывала для своего дерьмового журнальчика, да еще кривилась, когда другие аплодировали. Ее разозлило, как радостно и рьяно аплодировал Гэри, он даже подпрыгивал в порыве энтузиазма. А для Гортензии его приход был как удар под дых. Он сидел в первом ряду, рядом со своей Брэдсберрихой. Потом оставил несколько сообщений на ее автоответчике. Она не перезвонила. Нужно не замечать его. Она вежливо улыбнулась публике, но в сторону Гэри даже не взглянула. Наоборот! Позвала на сцену Николаса, обняла его, прошептала на ухо: «Поцелуй меня, поцелуй!» — «Здесь? Перед всеми?» — «Здесь. Немедленно. Нежным любовным поцелуем». — «А что мне за это будет?» — «Все, что пожелаешь». Так она согласилась отправиться с ним в поездку по Хорватии. После стажировки у Готье, если все получится.

Он поцеловал ее. Гэри опустил глаза. «Туше», — прошипела она, растягивая губы в деланной улыбке. И обвилась вокруг Николаса, изображая счастливую новобрачную. Она не хотела терять ни минуты на мучительные раздумья: что он делает? Он влюблен? Почему не в меня? Бессмысленная глупость! Да здравствую Я! I am the best![124]Соль соли земли. И мне всего восемнадцать! А Брэдсберриха борется с бурями времени. Я уверена, что она колет ботокс, у нее ни единой морщинки! Подозрительно: какое-то медленное гниение.

Она перевернулась на живот, навалилась на подушку и не услышала, как в комнату вошла Зоэ. Мой будущий показ будет называться «Слава — это траур, окрашенный в цвета счастья», и я отдам должное мадам де Сталь. Я нарисую платья величественных королев с истерзанными страданием сердцами. Я буду играть с черным, с красным, с фиолетовым, с длинными ниспадающими складками, скользящими, как застывшие слезы, это будет мощно, величественно, чуть болезненно. Я бы даже могла…

— Ты спишь? — прошептала Зоэ.

— Нет. Я вновь переживаю свой триумф, и у меня превосходное настроение. Пользуйся.

— Пришло новое письмо от папы!