27 сентября 1918 г. войска Антанты прорвали линию Зигфрида – самую мощную линию укреплений, созданную военными в оккупированной Франции. Никаких надежд на победу в войне не оставалось (Зенке Найтцель. «Weltkrieg und Revolution. 1914–1918/19» – «Мировая война и революция. 1914–1918/19», 2008).

В 1920 г. Гинденбург писал в своих воспоминаниях: «Когда на протяжении долгого времени армии приходилось “действовать через силу”, ее нервные силы в конце концов истощились. Это следует признать независимо от всех привходящих политических обстоятельств. […] Близился конец! […] Теперь нам следовало спасать уцелевшие части нашей армии ради позднейшего возрождения отечества. Настоящее потеряно. Оставалась лишь надежда на будущее».

Выступая на слушаниях в ноябре 1919 г., Гинденбург не вспоминал об этом. Он умолчал, например, о том,

• что начиная с 1914 г. власти Германии ввели строгую цензуру и подавляли любое выступление оппозиции, а потому та не могла иметь никакого влияния на политическую жизнь страны в годы войны, а тем более на ход военных действий;

• что военные в своих докладах рейхстагу и гражданским членам кабинета министров вплоть до конца сентября 1918 г. намеренно приукрашивали положение дел на фронте (Бертольд Виганд. «Der Erste Weltkrieg und der ihm folgende Friede» – «Первая мировая война и последовавший за ней мир», 1993);

• что 29 сентября 1918 г. сами военные в ультимативной форме потребовали начать мирные переговоры с президентом США Вильсоном после того, как летнее наступление 1918 провалилось;

• что своими действиями в конце войны командование германской армии вызвало брожение в армейской среде: росло не только пассивное, но и активное сопротивление солдат, множились случаи дезертирства. Так что «удар ножом» наносился не только в спину, но и в грудь. Осенью 1918 г. многие выступали против войны и в тылу, и на фронте.

Немецкий историк Вильгельм Дайст писал: «”Необъявленная военная забастовка” постепенно парализовала значительную часть армии. “Вопреки приказам, войска не переходят в наступление”, – сообщал в середине апреля полковник Ленц, начальник генерального штаба 6-й армии. […] В последние месяцы войны из армии дезертировали, предположительно, около миллиона солдат. […] Разговоры о том, что к военному поражению рейха привел “удар ножом в спину”, нанесенный армии, – это все легенда. Напрасно армейское командование уверяло, что германская армия была “не побеждена на поле боя”. На самом деле к концу войны остался по сути офицерский корпус без разбежавшегося войска» («Verdeckter Militärstreik im Kriegsjahr 1918?» – «Необъявленная военная забастовка в 1918?», 1992).

Однако после выступления Гинденбурга, все еще пользовавшегося огромным уважением в армии и стране, легенда стала набирать популярность. Ее поборниками были все те, кто хотел реванша. Они постоянно напоминали о том, что войска Антанты за четыре года войны так и не сумели захватить ни пяди немецкой земли. Лишь предательство политиков, совершивших революцию в тылу, погубило Германию.

Вскоре эта легенда стала составной частью национал-социалистической идеологии. В последние месяцы Второй мировой войны военные трибуналы в Германии работали не покладая рук, истребляя всех, кто мог нанести Третьему рейху «удар ножом в спину». Умирая, эта нацистская легенда забирала с собой жизни многих тысяч людей.

Вы – потерянное поколение!

1926 г.

В 1920-е гг., после Октябрьской революции, целое поколение молодых русских людей рассеялось на дальних зарубежных просторах, среди «священных камней Европы» (Ф. М. Достоевский), и затерялось там.

Но тогда же, в 1920-е гг., после Великой войны, целое поколение британцев, французов, немцев, американцев, родившихся в конце XIX в., вернувшись домой из окопов, почувствовало себя «потерянным».

Американский писатель Фрэнсис Скотт Фицджеральд в своей книге «По ту сторону рая» выразил общее настроение своих ровесников: мое поколение росло только для того, чтобы убедиться, что «все боги умерли, все войны отгремели, всякая вера подорвана…» (кн. II, гл. 5).

Такие, как он, молодые, рассерженные писатели – Э. Хемингуэй, Д. Дос Пассос, Э. М. Ремарк, Р. Олдингтон – навсегда запечатлели опыт этого трагического поколения, где самые юные и красивые полегли в солдатских окопах, самые злые и сплоченные стали «штурмовиками» новых вождей, а самые умные и циничные сидели теперь в парижских кафе, пили кальвадос и слушали, как их немолодая, эффектная приятельница Гертруда Стайн (1874–1946), писательница из США, давно живущая в Европе, говорила, цепко глядя им в глаза: «Вы – потерянное поколение».

Ее добрый друг в ту пору, американский писатель Эрнест Хемингуэй (1899–1961) в книге «Праздник, который всегда с тобой» (1964, она посмертно составлена из его записей, сделанных в 1920-е гг. и основательно переработанных в 1957–1960 гг.) описывал происхождение этой фразы.

Однажды Гертруда Стайн обратилась в автомастерскую и, когда механик не справился с порученной ему работой, не сумев починить ее форд, решила пожаловаться владельцу заведения. Тот, впрочем, спокойно отнесся к проступку молодого сотрудника и снисходительно произнес: «Все вы – génération perdue!» – «Все вы – потерянное поколение!»

Гертруда Стайн применила это понравившееся ей выражение ко всем молодым людям, кому довелось воевать на фронтах Великой войны: «You are all a lost generation». Вы никого не цените, ничему не верите, ни на что не надеетесь и слишком много пьете – такой смысл она вкладывала в эти слова. «У вас ни к чему нет уважения. Вы все сопьетесь…» Хемингуэй на это резонно заметил, что «наверняка хозяин вашего механика в одиннадцать утра был уже пьян», раз был так красноречив и «изрекал такие чудесные афоризмы» («Праздник…»: «Une génération perdue»).

Однако Стайн полюбила эту фразу. Позднее она дала ей особое философско-психологическое объяснение, сославшись на еще одного доморощенного мудреца. Он владел отелем в небольшом городке, где жизнь текла неспешно и у него хватало времени наблюдать за людьми и обдумывать их поступки. Он сказал мисс Стайн, что для молодых людей важнее всего время от 18 до 25 лет. Это пора их воспитания. Они тогда взрослеют, набираются опыта. Если же не дать им этого времени, отправить в 18 лет на войну, как это сделали с нынешней молодежью, ничего путного не выйдет. Юноши или погибнут, или вырастут непонятно в кого. «Они никогда не станут цивилизованными, они – потерянное поколение. Таким образом, термин этот применим к тем, кто, вернувшись живым с войны, будучи морально и физически искалеченными, так и не смогли приспособиться к реалиям послевоенной жизни» (И. А. Басс. «Жизнь и время Гертруды Стайн», 2013).

Сам Хемингуэй, хоть и ворчал про себя, возвращаясь домой, что «к черту ее разговоры о потерянном поколении и все эти грязные, дешевые ярлыки», хоть и жаловался, вернувшись к заемным пенатам и говоря жене про мисс Стайн, что «иногда она несет вздор» («Праздник…»), все-таки брюзжал,