— Ничуть. Цена монет не имеет ничего общего с ихнастоящим весом. Это вопрос доверия. Люди могут не любить свое правительство,но они ему доверяют. Если правительство говорит, что такая-то монета стоитполкроны, значит, именно столько она и стоит. Ее цена основана не на весе, а насоглашении, заключенном обществом. Если монета гуртована, она стоит столько,сколько на ней отчеканили. На самом деле я совершенно ничего не украла.

— Ты преступница, Мелидира!

— С какой стати? Я ничего не украла.

— А если кто-нибудь узнает, чем ты занимаешься?

— Узнает — и что? Сделать-то они все равно ничего несмогут. Если мне пригрозят или попытаются как-то навредить, я попросту предамгласности свои занятия, и тогда все эозийские правительства рухнут, потому чтоих монетам больше никто не станет доверять. — Мелидира погладила его пощеке. — До чего же ты невинен, Стрейджен. Наверное поэтому ты мне так нравишься.Ты притворяешься испорченным, а на самом деле ты сущий ребенок.

— Почему ты мне об этом рассказала?

— Потому что мне нужен компаньон. С делами в Эозии ясправлюсь и сама, но охватить всю Дарезию мне будет не под силу. У тебя здесьесть связи, а у меня нет. Я научу тебя, как вести дела, и оставлю Дарезию тебе.Я куплю тебе титул и устрою все так, чтобы ты мог начать немедленно.

Глаза его сузились.

— Почему? — спросил он. — С какой стати ты сомной так щедра?

— Я вовсе не щедра, Стрейджен. Ты будешь ежемесячновыплачивать мне мою долю. Я об этом позабочусь. И не деньгами, Стрейджен. Мненужны слитки — славные тяжелые золотые брусочки, которые так легко взвесить. Ине вздумай, кстати, подмешивать в них медь, не то я перережу тебе горло.

— Мелидира, я в жизни не встречал такой безжалостнойженщины. — В голосе Стрейджена прозвучала опасливая нотка.

— Ну что ты, Стрейджен, — лукаво ответилаона. — Кое в чем я вполне мила и покорна. Да, вот еще что — нам придетсяпожениться.

— Что?!

— Браки заключаются на небесах, милорд. Брак даст мневозможность крепче держать тебя в руках, а я была бы совершенной дурой, если быбезоглядно доверяла тебе.

— А что, если я не захочу на тебе жениться? —безнадежно осведомился он.

— Тем хуже для тебя, Стрейджен, потому что, хочешь тытого или нет, а тебе придется на мне жениться.

— И если я откажусь, ты меня, по всей видимости,убьешь.

— Конечно. Я не намерена отпускать тебя на волю послетого, как все тебе рассказала. Ты привыкнешь к этой мысли, милорд Стрейджен. Ясобираюсь сделать тебя безумно счастливым — и вдобавок сказочно богатым. Когдаеще ты получал лучшее предложение?

На лице Стрейджена, однако, была написана откровеннаяпаника.

— Вот этого я не ожидала, — пробормотала Даная,идя рядом со Спархоком по лужайке.

Спархок был так потрясен, что едва нашел в себе силыотозваться:

— Ты хочешь сказать, что понятия не имела о маленькомувлечении Мелидиры?

— Да нет, Спархок, конечно же об этом я знала. Мелидиракупила себе место при мамином дворе несколько лет назад.

— Купила?!

— Заплатила старой графине, чтобы та уступила ей место.Чего я совершенно не ожидала, так это ее прямолинейного объяснения соСтрейдженом. Я полагала, что она хоть немного смягчит суть дела, — кудатам! Она нарезала его на ломтики и подала к столу, при этом не оставив емуникакого пути к отступлению. Пожалуй, я ее недооценивала.

— Нет, скорее уж ты недооценила Стрейджена. Онаприменила единственный способ, который мог принести ей успех. Стрейджен весьмаскользкая личность, и, прежде чем нарезать его ломтиками, нужно приколоть еговилкой к блюду, чтобы не вывернулся. Обычного разговора о браке он и слушать быне стал, поэтому она предпочла говорить о деле, а брак оказался как быприложением к нему.

— Только не для нее.

— Да, я знаю. Однако она действовала совершенноправильно. Знаешь, мне придется рассказать об этом твоей матери.

— Даже и не думай об этом. Ты слышал, что говорилаМелидира? Мама ничего не сможет с ней поделать, и ты добьешься только того, чторасстроишь ее.

— Но, Афраэль, они же воруют миллионы.

— Они не воруют ничего, Спархок. То, чем онизанимаются, ни в коей мере не изменяет стоимость денег. Если хорошенькозадуматься, они на самом деле создают миллионы. Миру это только на пользу.

— Не понимаю, где здесь логика.

— Тебе и не нужно ничего понимать, отец, — сладкимголосом заметила она. — Просто поверь мне на слово. А теперь нам нужнопойти вон туда.

«Вон туда» означало — ко рву, у которого по заросшему травойберегу прохаживались бок о бок Вэнион и Сефрения. Спархок уже успел привыкнутьк своей невидимости, и все же испытывал странное ощущение, когда друг смотрелпрямо на него, не подозревая о его присутствии.

— Это зависит от того, какие разновидности рыб доступныдля разведения в местных условиях, — наставительно объяснял Вэнион.Спархок хорошо знал этот его «наставнический» тон, который ничем не отличалсяот тона «проповеднического». Вэнион погружал в глубокий сон целые поколенияпандионских послушников — и в учебном зале, и в церкви.

— Почему он так говорит? — спросила Даная.

— Боится, — вздохнул Спархок.

— Сефрении?! Вэнион никого и ничего не боится — и, ужконечно, меньше всего Сефрении. Он любит ее.

— Именно это его и пугает. Он не знает, что сказать.Если он скажет что-нибудь не то, все рухнет.

— Итак, — продолжал Вэнион, — существуютрыбы, живущие в холодной воде, и рыбы, живущие в теплой воде. Карпы любяттеплую воду, форель, напротив, — холодную.

Глаза Сефрении понемногу стекленели.

— Вода во рву долгое время пребывала в покое, поэтомуона согрелась. Это исключает форель, как ты полагаешь?

— О да, — вздохнула она.

— Но это не значит, что здесь нельзя поселить другуюразновидность рыб. Хороший повар может состряпать чудесные блюда из карпа — акроме того, карпы хорошо очищают воду. Ничто так не сохранит воду свежей, какстая карпов.

— Нет, — опять вздохнула Сефрения. — Уверена,что нет.

— Да что же это он такое вытворяет?! — возмутиласьДаная.