едва удерживалась от того, чтобы разрыдаться и самой окунуться в истерику. Может, безупречное лицо Лана опять излучало сияние и искрилось завидным здоровьем, только Лили никак не могла выкинуть из головы образ, в котором актёр предстал перед девушкой в тот роковой день.

— Эй, ты, наверное, устала? — тихо спросил Бел-Атар.

Он незаметно прокрался в комнату и сперва чуток понаблюдал за тем, как сходятся на переносице брови Лили, нахмуренные, рыжие и густые, и как трепещут её пышные ресницы, пока она старательно силилась не расплакаться.

— Нет, всё в порядке, — травница просветлела, узрев знакомую фигуру.

— Я послежу за ним. Иди, отдохни, — внушительным тоном изрёк Касарбин, принимая в руку запястье Лили и изымая платок из её холодных пальцев.

Лили пришлось согласиться на щедрое предложение Бел-Атара. Она медленно поднялась на ноги, уступая сидение молодому человеку, отряхнула свои юбки и отправилась на улицу, чтобы глотнуть свежего воздуха. Касарбин быстро занял тёплое местечко, нагретое его сердечной подругой, и уставился в окно. И пока художник увлечённо изучал пейзажи за стеклом, ему на кисть положил руку на самом деле неспящий Момо.

— Значит, ты притворялся всё это время?

Бел-Атар улыбнулся ласково и лучезарно, и Момо в ответ растянул губы в некоем подобии оскала. У парнишки уже давно не болело тело, но вот улыбаться от души он всё ещё не научился заново.

— А чего ещё ожидать от такого лицедея, как я? — самоиронично вопросил блондин, скорчив уморительную гримасу.

Касарбин тихо посмеялся, однако свою руку у Момо забрал.

— Не хочу, чтобы она тут кудахтала надо мной, словно курица, — уже искренне процедил сквозь зубы пострадавший, отворачиваясь к окну, — у неё вечно такой несчастный вид, будто она вот-вот с ума сойдёт от горя. Что за наглость?

К сожалению, посетитель не нашёл слов утешения, которые следовало бы сказать после таких откровений, и многозначительно промолчал.

— Серьёзно, не могу видеть её скорбную мину, не пускай её сюда, — после очередной тяжёлой паузы выдал Лан, закутываясь с головой в одеяло.

— Я… постараюсь.

— И вообще, я хочу выйти. Хочу отправиться в «Золотой самородок», мне надо развлечься. Сколько ещё я могу валяться здесь, будто на пороге смерти?

— В «Золотой самородок»? — возмутился собеседник. — Пока что там тебе делать нечего, ты ещё не до конца восстановился. Да и Глава не желает, чтобы ты даже с постели поднимался, ведь…

— Но мне скучно! — прокричал Момо, подскакивая на кровати и разбрасывая по сторонам покрывала, словно капризный и взбалмошный мальчишка. — И я хочу развлечься, слышишь, раз-влечь-ся!

Упрямый актёр вцепился в Бел-Атара и принялся тягать его за плечи.

— Я ещё не помер тут, хотя похоже именно на это!

— Ирмингаут переживает…

— Ирмингаут может не переживать обо мне, ведь когда незачем жить, то и умирать тоже не за что. Всё со мной будет нормально, однако! Мне нужно опустошить голову! Развеяться!

Только Касарбин не собирался участвовать в этой забаве — он не ввязывался в спор, не пытался переубедить упрямца, а просто прямо и проникновенно впивался своими зелёными зеницами точно в душу разбушевавшегося смутьяна. И эта его непоколебимость, несомненно, оказывала остужающее и усмиряющее действие на нарушителя спокойствия. Лан сдался, опуская руки и сползая обратно на подушки.

— А Онкелиан ещё не вернулся? — задал Момо в сотый раз свой каверзный вопрос, и Бел-Атару пришлось в срочном порядке прочищать горло кашлем.

— Кхм-м-м, н-нет…

— А Носатый? Я скучаю…

Последнюю фразу Лан произнёс с таким глубоким чувством, что Касарбин сам уже ощутил боль в глазах от предательского явления слёз, но внезапно кое-что его спасло — в потайном кармане модного пальто Бел-Атара зашевелилось и задёргалось нечто инородное.

— Ты… ты мне что-то принёс! — возбуждённо выпалил парнишка, сразу раскусивший иноземца. — Дай угадаю, это шоколад!

— Хах, нет, Момо. На такое у меня не хватило бы ума. Это… кое-что другое.

Молодой человек вынул из-за пазухи юного и ещё некрупного белого хорька, которого он купил сегодня утром на птичьем рынке. Предыдущие хозяева обучили животное некоторым трюкам, оно было на редкость покорным, ласковым и совершенно незлобивым. Момо мигом угомонился, принимая подношение на руки. Актёр впервые за долгое время улыбнулся широко и лучезарно, когда его хрустальные глаза встретились с рубиновыми зенками дарёного зверька.

— Носатый ведь уже был довольно старым, кто знает, что приключилось с ним тогда? Возможно, он убежал от бандитов, а возможно попался в лапы негулям, так что… Старого приятеля вряд ли заменит новый товарищ в короткий срок. Ну, а кто знает, что будет потом?..

Бел-Атар, как и большинство мужчин, не был мастаком в обрамлении великодушных поступков красивыми словами, и предпочёл бы добрые дела сопровождать добрым же молчанием, нежели разглагольствовать по три часа о славном и правильном, однако сегодня без объяснений было никак не обойтись.

Момо, отлично понимающий все проблемы и затруднения Бел-Атара, что принадлежал тому же лагерю, тихо взял приятеля за руку и прижался щекой к тыльной стороне его ладони с закрытыми глазами.

— О… отдыхай. С Лили я разберусь, — смущённо прошептал молодой человек, отнимая у парнишки палец за пальцем.

Как только его десница освободилась от подозрительно крепкой хватки Момо, Касарбин вышел из комнаты, не говоря ни слова.

Художник нашёл Лили на веранде. Девушка стояла неподвижно, упираясь руками в перила, и буравила взором окрестности.

В последнее время в ставке Белой Семёрки воцарился настоящий разлад, и всё начало рассыпаться на части. Лишь один Алхимик продолжал заниматься своими обычными делами и почти не покидал лаборатории, усердно мастеря нужное для братства зелье тогда, как Учёный Виридас стал всё чаще куда-то отлучаться. Ирмингаут и Гвальд практически не бывали в доме после инцидента с Онкелианом и разгрома лавки Северона, привычная работа тоже исчезла из дневного распорядка, совместно с добрым именем и громкой славной Белой Семёрки, которые, казалось, за мгновение растворились в воздухе.

Ныне жители омута откровенно избегали Главы и её подопечных, желая держаться как можно дальше от возможных неприятностей. Обыватели всего лишь надеялись уберечь себя и близких от несчастий, правда теперь для Лили и Бел-Атара было проблемно даже как следует отовариться на рынке. Не говоря уже о том, что Белая Семёрка лишилась своего единственного мага, и Ирмингаут носилась по столице в поисках нового приспешника — ещё одного опального и талантливого смутьяна, отовсюду изгнанного, однако не отчаявшегося и ищущего свежее убежище.

Бел-Атар постоянно чувствовал себя акробатом, который будто балансировал на тонком канате между всеми членами братства. Он медленно подобрался к травнице, издавая при перемещении как можно больше шума, потому как видел, что девушка