ход его мыслей, и ей не требовалось выжидать того момента, когда всё подразумевающееся обретёт оболочку из слов, которые, в свою очередь, кто-нибудь недобросовестный может и подслушать. Ирмингаут недоверчиво взглянула на Ватрушку и выпрямилась во весь рост, после чего обнажила клинок Яротая.

— Служители костей?! — завыл перепуганный Онкелиан. — Неужели… Разве Воины Вереска не прикроют наш тыл?!

— Это мы — в тылу врага, коли ты ещё не понял, — грубо отчеканила Глава. — И это мы прикрываем Двойную «В». Пойдём.

— Куда?!

— Ох, бедолага Шатилир, несчастный расстрига, — прошептал Гвальд.

Мужчина тоже поднялся на ноги и сложил ладони в молитвенном жесте. Слабый дождь уже начал накрапывать, оплакивая всех погибших сегодня по вине чьей-то немилости и злого умысла.

— Сейчас Шалвира споёт тебе песнь, и да отразится твоя вечность в зелёной воде, да утешат твою душу Одакис и Кисарит.

Закончив быструю заупокойную речь для старого знакомого, Гвальд тоже обнажил меч и пошагал по пятам Главы. Всюду вокруг встречались следы разрухи и налёта — где-то валялись брошенные вещи, где-то нашли последнее пристанище наиболее падшие из завсегдатаев окраин омута, и их растерзанные и изувеченные трупы теперь наводили ужас на оставшихся в живых. Но на дороге, ровно, как и на стенах или углах немногочисленных зданий явно выделялось нечто общее — странные разводы и пятна грязи, которые до сих пор мерцали чем-то металлическим.

— З-зачем я в-вам нужен здесь? — буркнул Онкелиан, принявшийся заикаться то ли от нервного напряжения, то ли потому, что продрог до костей. — У меня даже нет оружия.

— Руки — твой меч, или ты не маг? Будешь помогать, — сурово выдала Глава. — Взгляни, не чары ли это?

Чуток помявшись на месте, Ватрушка нехотя поволочил ноги в направлении жалкой хибары, на прогнивших досках коей застыла блестящая, уже подсохшая грязь.

— Может, это просто перетёртые минералы? Слюда, например? Кто знает, во что веруют здешние обитатели и зачем они нанесли на свои дома эту смесь? — предположил Онкелиан.

За сегодняшний долгий день ему с лихвой хватило всяческих потрясений, поэтому вначале неизвестная субстанция не вызвала в опальном маге никакого интереса. Правда, когда рядом с прирождённым волшебником возникает нечто поистине магическое — оно неизбежно задевает потаённые струны души, а затем стремительной волной прокатывается по воображению, всецело его захватывая и порой превращаясь в одержимость.

— Хотя… теперь я думаю иначе, да, — согласился Ватрушка, кивнув головой. — Сейчас я вижу, что привлекло тебя, Глава. Это точно колдовство, причём первоклассное.

Ватрушка дотронулся большим пальцем до грязи, после чего размял в руках комок, испытывая и проверяя его.

— Хм… что это за вкрапления? — бубнил маг себе под нос. — Здесь слишком темно… но это походит на зиртан.

За бедняцкой хибарой колосились целые заросли высокого тростинка, из которых неожиданно вынырнула группа негулей. Онкелиан, будучи выходцем из благородного семейства, никогда прежде не сталкивался с подобной нечистью, и поэтому опешил. Зато Ирмингаут среагировала мгновенно — стоило лишь теням воплощений утопших промелькнуть по клинку Яротая, как эльфийка уже приняла боевую позицию. Она ловкими движениями сносила головы врагам и иссекала их корпус, уничтожая одну тварь за другой несмотря на то, что противники тоже проявляли недюжинную ловкость и изворотливость. У Гвальда не получалось так же умело отражать атаки и крушить чудовищ — в конечном итоге, он привык наносить колющие удары, а не рубящие, ведь готовился сражаться лишь с единственным врагом — человеком, таким же, как он. Однако, колоть мечом или кинжалом нежить, что не ощущает боли, — дело весьма бессмысленное и не плодотворное. Негулей проще усмирить, снимая с плеч их головы и разрубая на части корпус.

Когда Ирмингаут разобралась с первой кучкой негулей, она сразу же двинулась к зарослям тростника, ведь в ней взыграли первобытные и дикие части её естества: жажда крови и азарт охотника. Гвальд, с трудном справившийся с двумя особями негулей, недовольно похрустел своей массивной шеей, но всё-таки последовал за женщиной, и только ошеломлённый маг застрял возле хлипкого домика. Постучав пальцем об испачканную стену, Онкелиан внимательно оглянулся по сторонам, и из каждого угла на него преувеличенными глазами страха пялилась очередная скрытая опасность. Даже заурядная гроза стала казаться молодому человеку по-демонически зловещей, поэтому волшебник ринулся за мастером.

— И… Ирмингаут? — позвал Ватрушка взбудораженную эльфийку, когда сравнялся плечом с идущим позади неё Гвальдом. — Можно… может, вы сперва проводите меня до ставки, а уж потом нырнёте в эти дебри… безумия?

Однако ответа не последовало, и Онкелиану ничего не оставалось, кроме как продолжать шагать за Гвальдом. Правда, вскоре мастер обернулся назад и пристально посмотрел на Ватрушку, будто передавая тому некое секретное послание своими тяжёлыми тёмно-карими очами, но все старания прошли даром, и маг ничего не уяснил. Гвальд, покачав головой, печально вздохнул и поспешил за Ирмингаут, попутно прореживая мечом заросли тростника и освобождая путь для Онкелиана.

— Зачем вы идёте к дельте Басул? Что вы намереваетесь предпринять? — наконец, взмолился маг, когда охотники выбрались из кущ высокой травы и очутились посреди открытого пространства.

Пронизывающие потоки ветра усмирились, и впереди раскинулись узкие ответвления рукавов Басул, отливающие серебристо-серым блеском на фоне тёмно-коричневых островков из рыхлых почв. Вода выделяла искривлённые очертания негулей, что копошились возле излучины неподалёку от Сломанного берега. В воздухе повисло подозрительное напряжённое затишье, то самое, что обычно случается перед мощной бурей, и Ватрушка не выдержал:

— Что вы задумали?! Отомстить мне?!

— Не зли Главу, — сурово прохрипел Гвальд, слегка толкнув мага в грудь.

— Уничтожить очаг болезни, — мрачно вышептала Ирмингаут.

Она повернулась и тоже направилась в сторону Ватрушки, и из-за её внушающего ужас вида несчастный даже тревожно сглотнул, попятившись назад, к проторенному пути сквозь траву, что проложил для него щедрый Гвальд.

— Отомстить? — надменно повторила эльфийка, приближаясь вплотную к провинившемуся. — Как ты себе это представляешь? Хотелось бы послушать… твои соображения. Что вообще такое, «месть»?

— Не надо этого делать! Не играй со мной, словно со своей добычей! — взвизгнул Онкелиан, в бешенстве взмахнув рукой перед носом Главы. — Да, я ошибся! Но я сожалею от всей души! Я сожалею!

На их крики, разумеется, не преминули откликнуться повреждённые негули, которые начали тонкой струйкой стекаться к спорщикам.

— Гвальд! Ирмингаут! Простите меня! Я каюсь, я согрешил! — продолжал прижиматься к зарослям Онкелиан.

Он чувствовал, как злополучный ком опять подступает к горлу, а слёзы наполняют глаза.

— В грехе всегда гораздо больше искренности, чем в раскаяньях грешника! — прокричала столь же отчаянно эльфийка, срывая с лица маску рукой, свободной от меча. — И мне это прекрасно известно!

Пятясь назад, Ватрушка случайно запнулся о небольшой