и тем более, что образованнейшие из них, за неимением высших школ в Турции, учились в западных или латинских академиях, а греческие церковные книги, за неимением типографий, печатались в Италии и других западных странах. Поэтому на греков русские стали смотреть свысока, а на себя как на их преемников в деле православной культуры. В то время более чем когда-либо процветало у наших книжников учение о Москве как третьем и последнем Риме (а четвертому не быть). Таким образом, отрицая авторитет греков, наши книжники обвиняли их в уклонении к латинству, этому исконному противнику православия. А под сим явным предлогом, очевидно, действовали вообще нерасположение ко всему иноземному влиянию и сильная приверженность к собственной старине. В расколе инстинктивно сказалось преувеличенное опасение за русскую народность перед надвигавшейся с Запада эпохой реформ или всяких иноземных новшеств, долженствовавших нарушить основы веками сложившегося оригинального русского быта. Наконец, раскольничья оппозиция, вышедшая из средних и низших слоев духовенства, черного и белого, немало была возбуждена до некоторой степени угнетением от высшей иерархии, то есть от тех ее членов (начиная Никоном), которые слишком деспотично относились к своим подчиненным, слишком усердно занимались любостяжанием или поборами со своих церквей и монастырей.

Само собой разумеется, всем сказанным историк не может оправдать появление русского раскола; но он должен по возможности указать на те обстоятельства, которые способствовали его возникновению. Итак, едва ли можно объяснять его одним невежеством, и тем более, что первые расколоучители были люди книжные, для своего времени очень начитанные. А по своей аргументации некоторые из них выдаются изворотливостью и обилием ссылок, хотя бы и отправляющихся от софистических исходных точек зрения. Надобно при сем еще иметь в виду, что нашей национальной натуре в значительной степени присуща черта полемическая и критическая; а прения, по вероисповедным вопросам в особенности, способны увлекать русского человека, у которого религиозное чувство искони было очень развито.

Ввиду того грубого, фанатического характера, который проявился со стороны значительной части раскола, нельзя не пожалеть, что правительственные меры своей жестокостью и буквальным приложением статей новоизданного Уложения немало способствовали возбуждению сего раскольничьего фанатизма. Суровый, деспотичный характер московской государственности встретился с не менее суровым, крайне тягучим и самоотверженно страдательным сопрогивлением, – черта также вполне присущая русскому народному характеру.

VIII

Стенька Разин. – Соловки. – Дорошенко

Донская голытьба. – Поход Разина на Волгу и в Каспийское море. – Мягкое отношение к нему астраханских воевод. – Возвращение на Дон. – Второе выступление Разина. – Измена стрельцов. – Захват Астрахани и ее оказачение. – Поход вверх по Волге. – Избиение воевод и помещиков. – Неудача воров под Симбирском. – Мятеж и усмирение Волжске-Окского края. – Выдача Разина донцами и его казнь. – Астраханский митрополит Иосиф. – Его мученическая кончина. – Осада и сдача Астрахани. – Мятеж соловецких раскольников. – Осада монастыря и его защитники. – Взятие его. – Хаос малороссийских дел. – Вторжение султана и падение Каменца. – Бучацкий договор. – Возвращение Серка из Сибири. – Переговоры Москвы с Дорошенком и его лукавство. – Поход на правый берег. – Переяславская рада и вторичный выбор Самойловича. – Иван Мазепа. – Лже-Симеон в Запорожье. – Его выдача и казнь. – Хотин – ская победа Собеского. – Его избрание в короли. – Конец гетманства Дорошенка. – Представители малороссийского духовенства

Продолжительная борьба с Польшей за Малороссию, отвлекавшая к западным пределам военные силы Московского государства, неизбежно ослабляла их на других его окраинах и вообще давала простор всякого рода вольнице и разбойничьим шайкам. Особенно усилились они в приволжских областях и на самой Волге, где издавна свирепствовали вольные казачьи шайки, как это наглядно показывают нам приведенные прежде отрывки из записок иностранного путешественника (Олеария). А шайки эти в значительной степени пополнялись охотниками с Дона. То было время не только трудных внешних войн, но также и тяжелого внутреннего положения. Обременительные государственные налоги, повинности и все усиливавшееся крепостное право вместе с притеснениями корыстолюбивых воевод, дьяков и прочих чиновников вызывали многочисленные побеги тяглых людей вообще и крестьян в особенности. Наиболее отважные и энергичные люди бежали преимущественно в казаки на Дон, который тем и отличался, что не выдавал беглецов. Эти беглые или пришлые люди, разумеется, составляли на Дону большей частью бездомную, неимущую часть казачества, так называемую голутвенную, то есть казацкую голытьбу. После Андрусовского договора, оставившего заднепровскую часть Украйны под польским владычеством, усилилось переселение черкас или малороссийских казаков из сей Украйны в пределы Московского государства. Многие из них уходили на Дон, и там эти черкасы, или «хохлачи», как их называли московские люди, значительно увеличили количество голутвенных казаков. Для такой беспокойной вольницы, более всего жаждавшей добычи и разгула, к несчастью, в то время был затруднен главный выход в Азовское и Черное моря, куда дорогу загораживали и турецкие укрепления, и татарская орда, и само домовитое казачество, действовавшее по строгим наказам из Москвы, не хотевшей навлекать на свои южные украйны месть турок и татар. Донской голытьбе для разгула и добычи зипунов оставалась все та же Волга, из которой в случае удачи можно было выйти в Каспийское море; а населенные персидские и кавказские берега его манили к себе грабителей, будучи менее защищены, чем турецкие на Черном море.

К весне 1667 года на Дону произошло большое движение среди голытьбы от прилива из юго-западных украйн беглых холопов и крестьян; последние прибывали с женами и детьми и тем увеличивали и без того бывший здесь недостаток продовольствия. Как обыкновенно бывает в подобных случаях, волнующиеся элементы ждали только подходящего предводителя, чтобы собраться вокруг него и идти, куда он укажет. Такой предводитель явился в лице донского казака Стеньки Разина.

Если верить некоторым иностранным известиям, то Разиным руководило чувство мести, возникшее вследствие того, что брат его, служивший на Украйне в войске князя Юрия Долгорукого, был приговорен сим воеводой к повешению за своевольный уход. Но об этом случае нет ни слова в русских источниках. Некоторые из них сообщают, что Разин однажды был посланцем от Донского войска к калмыкам с приглашением идти вместе на крымцев и что потом он побывал в Москве, откуда ходил на богомолье в Соловки. По всем признакам это человек уже не молодой, бывалый, при среднем росте отличавшийся атлетическим сложением и несокрушимым здоровьем. Владея при этом недюжинными способностями, находчивостью, дерзостью и энергией, он имел те именно качества, которые наиболее пленяют грубую, несмысленную толпу; а став в ее главе и к вящему ее удовольствию, он не замедлил разнуздать свои инстинкты хищного зверя, проявить кровожадную свирепость и так поразить воображение простых людей, что оно из удалого казака-разбойника сделало народного героя. Разумеется, главным поводом к такой славе послужило то