В предыдущие века пытки применялись только к тем, кто отказывался сознаться и кого затем медленно «дожимали до смерти», однако в Тюдоровскую эпоху они стали королевской прерогативой, если дело касалось государственной безопасности. В 1580 году сам Берли написал короткое эссе, где рассуждал о пользе подобной практики. Наиболее одиозным из тюремных истязателей был Ричард Топклифф, юрист из Йоркшира, который обрел новое призвание в поиске более изощренных способов пыток над священниками. Один иезуит писал, сидя в своей тюремной камере, что «на следующее утро после дня святых Симона и Иуды меня подвесили к стене над землей, закрепив кандалы в проушине, настолько высоко, насколько я только мог дотянуться, стоя на табурете: табурет затем убрали, и так я провисел с 8 часов утра до 4 часов дня, без единой передышки или глотка воды, лишь Топклифф пришел сообщить мне, что испанцы прибыли в Саутуарк благодаря нашему сообщничеству: „Ибо чу! разве ты не слышишь барабанную дробь“ (тогда боем барабанов приветствовали лорд-мэра). На следующий день меня также подвесили на час или два: такова лиходейская натура наших противников». Любую форму изуверства стали называть «топклиффским обычаем», а глагол «затопклиффить» обозначал преследование человека, которого хотели «затравить» или «сжить со свету». Говорили, что в мире есть люди, которые пьют кровь с такой же легкостью, как животные пьют воду.

Ослабевший в заточении Эдмунд Кэмпион не потерял силы духа. Он организовал общественную дискуссию по вопросам религии, и часовня Тауэра стала местом состязаний между ним и двумя протестантскими священниками. Три раза они проводили дебаты, однако не смогли прийти ни к какому окончательному итогу. Дело касалось прежде всего порядка в королевстве, а не религиозных истин. Кэмпиона вновь пытали, однако он, как и прежде, демонстрировал дерзкое непокорство — и тогда над ним учинили судебное разбирательство. В Вестминстер-Холл его доставили с вывихнутыми на дыбе конечностями. Он не мог поднять руку, чтобы провозгласить «невиновен» в ответ; тогда двое других подсудимых поддержали ее и поцеловали при этом сломанную кисть. Исход мог быть лишь один. «Нас обвиняют в измене, — заявил Кэмпион. — Мы не предатели. — Затем он добавил: — Мы мертвы для этого мира, но мы боролись за спасение душ».

Кэмпиона вместе с четырнадцатью другими иезуитами приговорили к смертной казни через традиционное повешение, потрошение и четвертование. Первого декабря его и еще двоих узников повели из Тауэра в Тайберн. Окружающие заметили, что ногти Кэмпиона были сорваны с пальцев его истязателями. Подойдя к эшафоту, он заявил: «Мы пришли сюда, чтобы умереть, но мы не предатели». Веревки, в которых он встретил свой конец, до сих пор хранятся в колледже Стоунихерст. Во время казни капля его крови окропила одного из зрителей в толпе, Генри Уолпола; Уолпол тотчас обратился в другую веру и сам стал иезуитом. Впоследствии его постигла та же самая участь в Тайберне.

По подсчетам, при Елизавете казнили порядка двухсот католиков, среди них 123 священника — по сравнению с 300 протестантскими мучениками, преданными казни во время куда более краткого правления Марии. В правление Генриха VIII было казнено 308 человек в результате принятия Акта об измене в 1534 году. Историки часто сокрушаются по поводу человеческой нетерпимости, однако стоит воздержаться от подобного соблазна. Невозможно судить о нравах одного века через призму ценностей другого. Так или иначе, отказ признать национальные религиозные правила приравнивался к государственной измене.

Альтернативой смертной казни стало лишение свободы, и в замке Уисбек на острове Или организовали особую тюрьму для священников и мирян-католиков. В контексте современных реалий ее описали бы как лагерь для интернированных, рассчитанный примерно на тридцать пять заключенных. Впрочем, условия не были суровыми; среди арестантов имелись ученые, и Уисбек превратился в своеобразную семинарию. В древнем замке Бомарис на острове Англси разместился еще один подобный центр. Традиционное содержание под стражей также применялось, и, как отмечали, «тюрьмы были настолько забиты католиками, что не осталось места для воров». На очередном парламентском заседании в начале 1581 года утвердили дальнейшие меры в отношении католиков; штраф за неподчинение власти подняли в двести раз, с 1 шиллинга каждое воскресенье до 20 фунтов стерлингов ежемесячно. Любой, кто попытается освободить подданного от его или ее клятвы верности королеве, признавался виновным в измене.

В подобном же духе произошло и осквернение Чипсайдского креста, к «великому ликованию народа». Он считался языческим идолом, пережитком темных времен господства религиозных предрассудков. В ночь на 21 июня 1581 года некие молодые люди «обмотали веревками самые нижние иконы» на кресте, однако не могли сдвинуть их с места; однако они сорвали изображение Христа и отломали руки у Девы Марии. Сам крест, воздвигнутый на монументе, был снесен.

Изображение креста решили приспособить и для мирских целей. Строители, занимавшиеся ремонтом или реставрацией помещений дворца Уайтхолл, нарисовали красные кресты на свежей штукатурке. Это было сделано для того, чтобы отвадить людей от распространенной привычки справлять нужду где угодно. Считали, что никто не посмеет осквернить изображение креста, помочившись на него.

Иезуитские миссионеры утверждали, что обратили в свою веру 140 тысяч человек; эти данные, возможно, слегка преувеличены, однако так или иначе они не перешли из протестантизма в католичество. Они были готовы провозгласить свою приверженность старой вере, и, разумеется, численно их значительно превосходили так называемые воцерковленные паписты, скрывавшие свою католическую веру посещением протестантских богослужений. Согласно имеющимся оценкам — какими бы хитроумными способами они ни высчитывались, — в стране проживало порядка 200 тысяч католиков; если это число верно, то они составляли примерно 5 % всего населения.

Впрочем, не обязательно было являться католиком, чтобы тебя назвали старовером. Существовали еретики совершенно иной природы. В 1581 году Роберт Браун основал в Норидже первую религиозную организацию, объявлявшую себя независимой от елизаветинского религиозного урегулирования. Ее членов называли — попеременно — браунистами, индепендентами или сепаратистами; они отказывались признавать государственную англиканскую церковь и склонялись к более строгим формам пуританской доктрины. Эти церкви стали известны как «соборные», поскольку зависели от собраний прихожан. В результате браунисты подвергались гонениям и преследованиям властей. Они покинули Норидж и переместились в Бери-Сент-Эдмундс, а оттуда бежали в Голландию; арестованных в Англии, скорее всего, ждала тюрьма или виселица.

Приверженцы другой сектантской конфессии — фамилисты, или Семейство любящих, — верили, что мужчина или женщина может «породниться с Богом» и тем самым обеспечить новое воплощение. Фамилисты отвергали понятие Троицы и не признавали крещение младенцев; они отказывались носить оружие или давать клятвы. В 1581 году Генри Барроу, уволившись из Грейс-Инн, ушел жить в сельскую местность. Во время своего уединения он сформулировал принципы нового вероучения, известного как барроуизм. Барроу считал, что елизаветинская церковь захламлена папистскими пережитками и что лишь полный разрыв с ней может гарантировать обретение истинной веры. Эти мужчины и женщины отличались подлинно героической твердостью духа. Они бросали вызов принципам общества, в котором жили, и были готовы переносить насмешки и наказания тех, кого их вера оскорбляла. Ни один исторический очерк об Англии XVI века не был бы полным без этих персонажей.