Пока Черчилль находился в Плугстерте, немцы безуспешно сделали попытку прорвать французскую оборону у Вердена, применив беспрецедентную в этой войне артиллерийскую подготовку и несколько волн наступления пехоты. 6 апреля он написал Ф. Э. Смиту: «Я в полном мраке относительно общей ситуации. Верден, похоже, подтверждает все, что я говорил и писал о наступлении на Западе с обеих сторон».

В апреле противники Асквита в очередной раз потребовали объявления всеобщего призыва в армию. 8 апреля в письме Ф. Э. Смиту Черчилль отметил, что у Бонара Лоу и Ллойд Джорджа появился превосходный шанс совместно сформировать правительство и создать эффективную военную структуру. Кто бы из них ни стал премьер-министром, могла быть создана партия будущего. «Самой доступной вакансией для меня, – писал он, – стал бы пост министра вооружений, хотя, разумеется, вы знаете мои пожелания, если они в принципе осуществимы» – откровенный намек на Адмиралтейство или на Министерство военно-воздушных сил.

«Думаю, Асквит уступит в последний момент, – писал Черчилль Ллойд Джорджу 10 апреля. – Но если нет, для вас пришло время действовать». Через пять дней, не зная, что предпримет Асквит и не подаст ли в отставку Ллойд Джордж, он написал Клементине: «Когда меня не сжигает ярость из-за тех надувательств, с которыми пришлось сталкиваться, и я от злости не грызу головешки, то я вполне бодр и доволен жизнью».

Как Черчилль и предсказывал, Асквит уступил требованию объявить призыв в армию. Он согласился расширить его, но все еще отказывался признать необходимость всеобщей воинской повинности. Он также созвал закрытое от прессы и публики заседание палаты общин, чтобы объяснить свою политику. Черчилль попросил отпуск, чтобы присутствовать; просьбу удовлетворили с условием, что он вернется в расположение батальона сразу же по окончании заседания. «Удачи тебе, Самсон, – написал Синклер, пока Черчилль добирался до Лондона, – и, если ты почувствуешь, что твои силы вернулись к тебе, оставайся там, где сможешь нанести поражение филистимлянам».

Черчилль выступил на закрытом заседании, но ничего из сказанного им опубликовано не было. «Если бы твою речь опубликовали, думаю, пресса потребовала бы твоего возвращения», – написала Клементина через три дня, когда Черчилль уже вернулся в батальон. Сразу же после дебатов он попытался остаться в Лондоне, понимая, что те, кто требует всеобщей мобилизации, вскоре выступят открыто против Асквита, и не хотел остаться в стороне. Хейг не возражал против продления его отпуска и даже пожелал удачи. Но вмешался дивизионный генерал, прислав телеграмму с требованием немедленного возвращения, поскольку батальон вновь отправлялся на передовую. Таким образом, решающие дебаты по поводу призыва прошли в отсутствие Черчилля. Асквит предложил частичные меры. Карсон настолько убедительно выступил против, что Асквит согласился немедленно принять билль о всеобщей воинской повинности.

Карсон торжествовал, Черчилль же оказался за бортом. 3 мая его батальон в последний раз покинул Плугстерт. В результате ежедневных артиллерийских обстрелов большинство пехотных батальонов понесли такие тяжелые потери, что было принято решение о переформировании. 6‑й батальон Королевских шотландских фузилеров придавали 15‑й дивизии. Черчилль уже не думал о новом назначении. Вместо этого он просил разрешения вернуться к парламентским обязанностям, которые стали неотложными. Просьбу удовлетворили. Перед отъездом он попытался устроить на хорошие места своих молодых офицеров. «Он заботился о нас бесконечно, – позже вспоминал один из них. – Брал автомобиль и колесил по всей Франции, расспрашивая штабных офицеров, чтобы как-то помочь тем, кто служил под его началом».

Через три дня Черчилль дал своим офицерам прощальный обед в Армантьере. На следующий день попрощался с солдатами, заявив, что шотландец, по его мнению, самый «грозный, воинственный зверь». Один из них потом вспоминал: «Когда он встал, чтобы пожать нам руки, уверен, каждый из присутствующих ощутил отъезд Уинстона Черчилля как личную утрату».

Черчилль вернулся в Лондон 7 мая 1916 г.; он покинул окопы навсегда. Но возвращение не сулило никаких перспектив работы в правительстве. Через два дня после приезда он говорил в палате общин о необходимости увеличения численности личного состава и утверждал, что нужно подключить к этому и Ирландию, на которую до сих пор по политическим мотивам закон о призыве не распространялся. «Пришло время не терять силы духа, – сказал он, – преодолеть трудности, а не пасовать с готовностью перед ними». Как только он произнес эти слова, один парламентарий из ирландских националистов выкрикнул: «А как насчет Дарданелл?»

Этот крик будет преследовать Черчилля многие годы. Пытаясь смыть позорное пятно, которое приклеилось к нему, он настойчиво просил Асквита опубликовать документы, относящиеся к Дарданелльской операции. Асквит согласился, и Черчилль начал собирать документы. Прошло двенадцать месяцев с тех пор, как он покинул Адмиралтейство и потерял власть и влияние. «Этот проклятый год наконец закончился, – написал он Фишеру 14 мая. – Даст Бог, в следующем нам с вами повезет больше и появятся шансы помочь стране спастись. Не теряйте бодрости духа. Уверен, судьба не отвернулась от вас».

Уверенность Черчилля не оправдалась. Фишера больше никогда не пригласят на какую-либо ответственную должность. Черчиллю тоже не предложили желанный пост министра авиации. Выступая 17 мая в дебатах по авиации, Черчилль описал свою роль в противовоздушной обороне Британии в самом начале войны и в создании авиабаз во Франции и Фландрии, подчеркнул эффективность воздушных налетов на ангары цеппелинов в Северном море и на Рейне. Он сказал, что его деятельность была искажена, что к нему прилипли обвинения в том, что он не справился и пренебрег противовоздушной обороной Британии в конце осени 1914 г. Он отверг эти обвинения, приведя примеры своей успешной деятельности.

Совет по авиации был создан Асквитом. «Без соответствующего министерства, – сказал Черчилль, – его работа будет неэффективной. Британия утратила превосходство в воздухе, которым обладала перед войной. Но вы можете восстановить его. Ничто не мешает этому, кроме вас самих».

Через шесть дней после этого выступления и за шесть недель до начала битвы на Сомме Черчилль выступил в прениях по ассигнованиям на армию, описывая тяготы положения солдат в окопах, в то время как многие другие военнослужащие, даже находящиеся во Франции, никогда и близко не подходили к линии фронта. «Это, – сказал он, – самое гнусное классовое разделение, когда-либо имевшее место в мире. Палата должна знать о тяжелой участи тех, кто уходит в траншеи на передовую. Я спрашиваю себя каждый день: что происходит там, пока мы здесь заседаем, пока мы уходим обедать или домой спать? Каждые двадцать четыре часа почти тысячу человек – британцев, представителей нашего народа, – замотанных в окровавленное тряпье, уносят в полевые госпитали или в наспех вырытые могилы».

Настаивая на прекращении бесполезных наступательных действий, Черчилль говорил в палате: «Ни в коем случае нельзя позволять вовлекать нас в какие-то действия, не оправданные исключительно военными соображениями. Аргумент «теперь ваша очередь» не имеет никакого смысла. Для победы над Германией и Австро-Венгрией необходимо реальное, существенное превосходство в силе. Только после этого можно начинать наступление. Тогда их преимущество будет раздавлено. И только тогда настанет час окончательной победы. Этот час придет обязательно, если терпение будет сочетаться с энергией и если все ресурсы, имеющиеся в распоряжении союзников, будут безжалостно и максимально задействованы».