В октябре в Минск прибыл малоизвестный в городе и республике, но весьма активный И.Ермаченко и с документами в руках доказал, что выбранный немецким гауляйтером лидер в прошлом сотрудничал и с коммунистами, и с поляками. Островскому пришлось бежать из Минска в Смоленск — такими сильными были огорчение и разочарование немецкого куратора. Они усугублялись тем, что самого Ермаченко ставить на место Островского тоже было нельзя: мало кто его знал, авторитета почти ноль.

Но Кубе был последовательным человеком и к тому же немцем, отказываться от своих планов не желал и не собирался. Немецкая правящая мысль родила 22 октября 1941 года Белорусскую национальную самопомощь (БНС), призвав народ к созданию ее местных комитетов. Ермаченко все же доверили руководство.

Согласно уставу, деятельность БНС должна была разлиться широко: охватить вопросы образования, народного здравоохранения, устройство домов культуры с читальнями и библиотеками, издание прессы на национальном языке. В ноябре, почти сразу после выхода из заключения, Николай Адамович получил предложение войти в уездные органы БНС, а Данута Николаевна узнала, что ее библиотека не просто так работает, а воплощает в себе идею той самой «народной асветы». Данута не могла уклониться от уже выполняемой работы, а Николай Адамович уклонился от поста. Чем-то нравственно подозрительным показалось ему данное начинание. Слишком уж четко была проведена граница немецкими выдумщиками, до которой предполагалось допустить представителей белорусской нации в устройстве белорусской жизни. Даже серьезные административные должности для местных не гарантировались. Он решил, что его семейство на данном этапе ограничится в развитии белорусской идеи работой его дочери на библиотечном фронте.

Очень скоро, буквально через полгода, выяснилось, что Николай Адамович, скорее всего, переосторожничал. 29 июня 1942 года положение БНС резко изменилось в лучшую сторону. Это случилось на довольно пышном заседании в Минске, посвященном годовщине «освобождения Белоруссии от большевиков». Кубе сделал широкий жест и назначил Ермаченко своим советником и «мужем доверия белорусского народа, представителем которого является БНС». Далее он объявил, что он преобразовывает вялые местные комитеты с хилыми «культурными» полномочиями в отделения генерального комиссариата, а местных лидеров назначает советниками при органах оккупационной администрации. В силу того, что Волковысск не выдвинул серьезной фигуры, он остался без своего представителя в высших органах. Николай Адамович был единственным значительным кандидатом, но, видишь ли, заупрямился. Теперь Волковысск находился в неопределенном административном состоянии. Он управлялся извне в национальном смысле. То ли из Слонима, где теперь был выдвинут А.Сивец, то ли из Новогрудка — там вообще на первой роли оказался Б.Рогуля, бывший член польского сената.

Кубе продолжал политику сладкого пряника. Уже вовсю полыхала партизанская война, горели деревни в качестве поучения строптивым, а «правительство» националистов получало все новые подачки. Были созданы Белорусское научное товарищество, профессиональные союзы и Женская лига, было дано разрешение на широкое использование белорусских национальных символов, теперь все заседания БНС украшались старым бело-красно-белым флагом и гербом «Погоня». И это еще не все: организовался кооперативный союз, он подчинялся БНС, было дано разрешение на открытие гимназий. Николая Адамовича позвали в директора, он отказался, чтобы быть последовательным: мол, он не из тех, кто бежит за подачками. Если бы позвали во второй раз, он бы, может, и передумал, но свято место пусто не бывает — должность заняли.

В конце июля в Минске начался съезд окружных и районных руководителей самопомощи. На съезде этом было констатировано, что за короткий период рыхлая и слабая структура, едва подававшая признаки жизни, превратилась в настоящую разветвленную сеть, которая охватывает практически всю территорию, населенную белорусами.

Бээнэсникам понравилось, они собрались снова уже в ноябре того же года, прошло новое расширенное собрание, посвященное уже годовщине БНС. Это был съезд победителей. Например, делегат от Барановичей объявил, что в его организации состоит уже 9 тысяч членов — гул в зале, — «но, — делегат успокаивающе поднял ладони, — это не все, желающих вступить в партию (тогда впервые прозвучало это слово) как минимум столько же. Мы не всех берем, отбор все строже. В наши ряды вход только лучшим».

БНС явно перерастала в своей работе полномочия, данные уставом. В марте 1943 года на собрании окружных руководителей были поставлены новые задачи, решение которых предполагалось в самые ближайшие месяцы. А среди задач появились и весьма амбициозные: потребовать от немецких властей объявление (в ближайшей перспективе) полной автономии Белоруссии, а после разгрома большевиков — независимости, с созданием самостоятельного правительства и собственной армии.

Вот тут в головах немецких кураторов дребезгнул первый тревожный звоночек. Разговоры об автономии и тем более о независимости полной никак не могли понравиться реальным правителям. И выяснилось, что господин Кубе не представляет интегрированную точку зрения Берлина на ситуацию в Белоруссии. Есть те, кто с ним не согласен, и таких немало, и они влиятельны.

Ермаченко сместили, он уехал в Прагу, БНС реорганизовали в Белорусскую самопомощь, права ее сильно урезали. Назначенный лидером Ю.Соболевский теперь мог претендовать только на малую часть прежних полномочий: народное здравоохранение и оказание лояльному населению материальной помощи. Прекратил существование и институт «мужей доверия» при генеральном комиссариате и комиссариатах окружных.

Николай Адамович дал себе слово больше не кочевряжиться. Если немцы передумают и снова его позовут, он пойдет на ниву восстановления белорусской национальной самости в качестве кого угодно, хоть рядового учителя.

25 марта 1944 года. Поселок Городок.

Майор-контрразведчик звучно щелкнул замком своего портфеля, двумя пальцами вынул оттуда серую папку. Положил на стол.

— Что это? — устало спросил подполковник, хотя, конечно, понял: личное дело.

Капитан приподнялся и прочитал медленно, поскольку читал перевернутый, нанесенный мощным химическим карандашом текст:

— Кравцов Александр Иванович.

— Ну и что? — спросил подполковник.

— Есть что-нибудь интересное? — наклонился вперед Фурин.

Майор с мелким вздохом распахнул дело:

— Первое, что бросается в глаза, — сирота!

— Мы что, биографию его изучать будем? — подполковник отхлебнул холодного уже чая. — Ты сразу нам резюмируй.

Майор покивал. Ему была понятна тактика подполковника — превратить всю эту историю в не стоящую выеденного яйца. Мол, ничего особенного не случилось, даже если какой-то один уголовник в офицерской форме и ускользнул через линию фронта. Не откладывать же из-за этого намеченное наступление! Задачей майора было доказать, что они имеют дело не с обычным уркой, каким-то образом дорвавшимся до погон, а с хорошо законспирированным.