ярче становился их свет, пока не стал пронзительно синим.

Густая темнота послушно расступалась перед нами, однако, лианы черных мхов съедали весь свет, и мы не могли видеть, насколько высоко находится свод тоннеля. Стены и пол оставались видны лишь в радиусе двух метров от телеги, а дальше начиналась непроницаемая тьма.

Через полчаса темнота пробралась к нам за спины. До этого, обернувшись назад, мы могли видеть свет, который пробивался в тоннель через огромный ход, проделанный синими в холме. Теперь же, если бы нам вдруг вздумалось покружиться, мы не смогли бы определить, в какой стороне выход на поверхность, а в какой лабиринт.

Тоннель все время изгибался, а потом вдруг резко пошел вниз, заставив нас ускорить шаг. Затем стали редеть лианы из мхов, пока совсем не исчезли. Тогда же мы услышали необычный звук откуда-то сверху, и чем дальше мы шли, тем громче он становился.

– Это вода! – в ужасе воскликнула Мидия. – Послушайте, над нами же целая река!

Мы остановились.

Тяжелые потоки воды струились прямо по нашему своду, так что журчание чудовищного подземного ручья усиливалось эхом от каменных стен! Паника возникла мгновенно, все мы, как один, пригнулись и стали озираться по сторонам, ища, нет ли здесь нигде щели, через которую вода могла бы проникнуть в тоннель и утопить нас.

Но, как это ни странно, на стенах не было никаких следов влаги. Камень был сухим и даже немного теплым.

Успокоившись, мы двинулись дальше, но теперь уже не так быстро. Через несчастные два метра от телеги, которые мы видели, теперь могло быть что угодно.

Вскоре сводившее с ума журчание прекратилось, снова появились мхи, исчезло эхо, кончился спуск. Мы вздохнули с облегчением.

Однако, покой длился недолго: не прошло и часа, как наши шаги начали отдаваться гулкими ударами где-то внизу. Мы будто шли по тончайшему барабану! Решив, что под нами пустота и земля вот-вот обвалится, мы ринулись назад и решили идти дальше по одному, чтобы тонкая поверхность не рухнула под общим весом. Телегу было решено оставить Мидии, как самой легкой.

Первым пошел Пена. Он прицепил на лоб повязку с грибом, чтобы мы могли его видеть, и двинулся в темноту. Когда свет превратился в маленькую точку, а фигуру стражника уже нельзя было разглядеть, до нас донесся его крик. Пена достиг конца опасного участка.

Дальше двинулся Угорь, самый тяжелый из всех нас. Он шел быстро, широкими шагами, едва не бежал. Однако, тонкая поверхность под ним не проломилась и даже не треснула. Дальше пошел Краб, а за ним Мидия. Я, как самый легкий ходок, должен был идти последним.

Поверхность, по которой мы шли, оказалась гораздо крепче, чем мы подумали.

Примерно через полчаса после этого Пена объявил привал. Песочные часы, которые нам выдали, отмерили свои шесть часов.

Расстелив теплые лежаки, мы уселись и стали ждать, пока Мидия раздаст еду.

Я чувствовал себя уставшим, словно добрался до вершины Остова. Закрытый узкий тоннель, вечно мигающий синий свет от грибов телеги, неприятный спертый воздух… перед глазами рябило, даже когда я их закрывал, а сердце не переставало бешено колотиться о грудь.

Мне было жутко в этом месте. Все, чего мне хотелось, это поскорее выбраться наружу, к свету и привычному соленому ветру. Здесь я был как в могиле.

– Мерзкое место, – сказал Угорь, глядя на меня. Ему тоже было тут не по себе, хотя он и проводил большую часть времени в шахтах. – Я привык, что кругом есть мариний, а тогда любое место кажется знакомым. А тут сплошная пустота и темень, будто сожрать тебя хочет…

Краб, Пена и Мидия, наоборот, чувствовали себя прекрасно. Они не успели привыкнуть к открытому небу, и солнце пугало их куда больше, чем слепой камень.

Во время привала Пена сел поодаль от всех и занялся бумагами. Всю дорогу он тщательно зарисовывал наш путь, составляя карту тоннелей, отмечая необычные участки и скорость, с которой мы шли. Теперь он правил свою работу, дописывая необходимые детали.

Дав нам отдохнуть полчаса, Пена погнал нас дальше.

Мы прошли не так много времени, и шаги снова стали отдавать гулким эхом под нами. В этот раз мы попробовали идти вместе, держась поближе к стенам. Все обошлось, никто никуда не провалился.

Затем начался спуск, мы уходили все глубже под землю. Мох стал слезать со сводов тоннеля, и когда камень над нами оголился, появилось нарастающее эхо подземной реки.

– Это ненормально! – крикнул Угорь, догоняя меня и Пену. – Все повторяется! Мы будто снова по тому же пути идем!

– Этого не может быть, – уверенно заявил Пена. Он показал Угрю свою карту. – Мы отклонились не больше, чем на тридцать пять градусов к северу.

– Мы спускались, прошли под рекой, потом спуск кончился, мы прошли над пещерой, шли около часа, и опять пещера, спуск и река… Этого не может быть! К тому же, мы давно ушли от Огузка. Над нами сейчас должен быть океан!

– Тоннель виляет, поэтому мы сначала удалимся от Огузка, а потом вернемся к нему, – Пена указал на свою карту. – Все в порядке.

– Не в порядке! Сейчас мы идем по тому же месту, где шли два часа назад! – воскликнул Угорь. – Я точно это говорю!

– Этого не может быть, – отрезал Пена. – Я составлял карты нижнего яруса Остова и отлично ориентируюсь. Я не могу ошибаться. Поэтому меня и назначали на эту операцию.

Угорь ругнулся и вернулся к Крабу и Мидии.

Когда вода, наконец, прекратила шуметь, и на потолке снова появился мох, Угорь опять подошел к нам.

– Я срежу эти лианы, и, когда мы снова тут пройдем, вы поймете, что я был прав!

– Ты не можешь быть прав, мы не можем ходить кругами по спуску, ни разу не наткнувшись на подъем! – возразил Пена. – Не смей прикасаться ко мху, там могут быть ядовитые споры!

– Все повторяется, это ненормально! – уперто продолжил Угорь.

Взмахнув гарпуном, он отрезал огромный пучок сплетенных мхов, и тот упал вниз, распустив в воздухе споры.

Теперь мы не могли идти дальше, пока споры не улягутся. Мхи, конечно, давали необходимый для дыхания кислород, но их споры могли быть очень ядовиты.

– Ты отнял у нас драгоценное время! – воскликнул Пена, кипя от злости. – Чтобы связываться с фиолетовыми, руки тебе не нужны, дальше пойдешь связанным! Краб, Мидия, свяжите его!

Ни на миг не задумавшись, черные повязали Угря. Он не сопротивлялся, и я не стал вмешиваться. Пока нам ничего не угрожало, можно было дать Пене покомандовать.

Мы