Бедняга выглядела ужасно. Эти твари обрили ее, выдернули все кольца из лица, одели в лохмотья и почти нагой заперли в подземелье.

– Они сказали, я выйду отсюда, когда уверую… Дельфин, я только что поверила в их чертового бога, и провались я под землю, если ты не его посланник! – всхлипнув, Барри уткнулась лицом мне в куртку. – Я уже почти начала молиться…

– Барри, это я, Угорь!

– Угорь!

Не отрываясь от меня, Барракуда обняла его одной рукой.

– Ну-ну, крошка, теперь все кончилось! – пробормотал он, хлопая ее по спине. – Скоро мы все снова будем наверху!

– Вы вдвоем?

– С нами трое черных. Пока тебя не было, очень многое изменилось… они с синими и фиолетовыми против Солнца, – объяснил я. – Поэтому мы здесь. Солнце держит в плену Гору, сына Командующей.

– Да, я знаю… – Барри вздохнула. – Слышал, Гора? Вылезай, тут и твои тоже.

– Гора? – очнулся Пена, все еще стоявший у телеги. – Он здесь?

– Пена? – из темноты донесся дрожащий бас.

– Гора! – крикнул Краб.

– И я тоже тут! – воскликнула Мидия.

Все они уже кинулись в темноту, чтобы встретить друга.

И тут вышел сам сын Командующей.

Выглядел он не лучше Барри. Тесные тоннели не позволяли ему выпрямиться во весь рост, все это время бедняга провел, скрючившись. Он сильно припадал на одну ногу, и одна рука у него висела безвольной веревкой. Он ходил, опираясь о стену.

Черные окружили его, по очереди обнимая и хлопая по плечам. Сам великан не сдерживаясь плакал, как и Барри.

– Где Яшма? – осторожно спросил я у Барракуды, когда она немного пришла в себя. – Она тоже должна быть здесь.

– Яшма тоже здесь? – удивилась она. – Я не видела ее! Даже не слышала. Я очень много ходила… мне кажется, я обошла здесь все. Здесь никого больше нет, только мы с Горой.

– Мы возвращаемся, немедленно, – заявил Пена. – Горе нужен лекарь, как и Барракуде. Нельзя задерживаться ни на минуту. Угорь, свяжись с поверхностью, скажи, что мы нашли Гору.

– Позволь мне остаться, – попросил я, бережно передав Барри в руки Угря. – Где-то здесь есть еще пленница, я должен ее найти.

– Командующая не давала никаких распоряжений насчет третьей, она говорила только про Барракуду и Гору, – Пена нахмурился. – Я не могу оставить тебя тут, это опасно. Поднимешься с нами, и, если Командующая позволит, спустишься снова.

– Она не позволит, ты прекрасно это знаешь! Оставьте мне немного воды и хотя бы корзинку грибов, и я вернусь, как только найду ее. Пена, я не оставлю ее здесь.

Я медленно пятился к телеге.

– Нет, – отрезал серый. – Ты тут не останешься. Никому ненужно, чтобы ты бродил один по храму Солнца… И не вздумай перечить! Краб, Мидия! Свяжите его!… Быстро, пока он не удрал!

Но было поздно. Я уже стоял у телеги, мне оставалось только выхватить все необходимое и пуститься прочь от них.

Я бежал со всех ног, на ходу стягивая куртку и накрывая ей корзину с грибами. Как только Краб и Мидия поймут, что не видят меня, они не рискнут пойти дальше.

Я бежал еще несколько минут, а потом замер, не издавая ни звука. Как только черные поняли, что не слышат меня, они остановились.

– Ну и что нам теперь делать?… – выдохнула Мидия.

– Себе дороже связываться с этим мутантом, – хмыкнул Краб. – Говорил я оружейнику не давать ему ничего острее ложки!… Не будем повторять ошибок Горы, а не то он еще зарежет нас в темноте. Пошли обратно. Слышал, моржовый хрен? Мы уходим! Желаю тебе сдохнуть в темноте со своей подружкой! Передавай ей привет от Краба!

И они пошли назад. Я еще долго прислушивался к шагам, пока они совсем не утихли вдалеке. Только тогда я осторожно вынул из-под куртки свое сокровище. Хотя от сокровища мало что осталось… Половина шляпок была сбита, ножки сломаны. Из всей партии уцелело от силы пять-шесть грибов. Остальные погаснут через полчаса-час. Это было плохо.

Что ж, главное, мне удалось взять еды и воды, да еще и целую веревку. С этим я смогу продержаться несколько дней, а если вода, которой заполняются кольца, пресная, то и всю неделю.

2. Храм Солнца

*Яшма*

Впервые я почувствовала это, когда в очередной раз решила передохнуть от работы. Я вытянулась, так что позвоночник захрустел, и села на колени, затем запрокинула голову и разомкнула слипающиеся от земли веки, стала смотреть в пустоту. Тогда я вдруг осознала, что теперь, открывая глаза, я отдыхаю, ухожу внутрь себя, чтобы перестать ощущать окружающий мир.

Я поняла, что глаза мешают ушам и чутью, которое спрятано глубоко внутри каждого, мешают понимать бесцветный мир – такой мир, какой он на самом деле. Открывая глаза, я закрываю нечто другое.

Это неожиданное знание поразило меня, я почувствовала, что только что усвоила нечто очень важное. Похоже, мои инстинкты уже поняли, как ориентироваться в тоннелях. Если бы я прислушивалась к своему телу, а не к своим страхам, я бы уже вышла отсюда!

Я встала и повернулась лицом к проходам, которых до сих пор так боялась. Закрыв глаза, я попыталась вернуть то ощущение, от которого пыталась избавиться, открывая глаза. Я расслабилась и позволила этому состоянию снова захватить меня, а потом начала осторожно прислушиваться к своему организму.

Это было похоже на то, как если бы я всем своим нутром обратилась к тоннелям, и мои мысли стали подвижны, словно они – продолжение моего тела. Я ощущала стены вокруг себя так, словно они были внутри моего черепа.

Как же я это делаю?…

Я нахмурила брови, стараясь понять, но это было ошибка! Все тут же исчезло! Никакое сосредоточение не помогало, я снова стала незрячей бестолочью, тыкающейся носом в глухие стены!

Зарычав от злости на саму себя, я развернулась и снова стала грести землю. Загребая пальцами жирные комья, я с каждым усилием удалялась от того, что испытала, пока работы не вытеснила все мысли до последней.

Я рыла, спала, ела то, что приносили оранжевые. Временами я начинала прислушиваться к себе, но это только мешало: как ни старалась, я не могла снова вызвать то чувство.

Мешало и то, что, когда приходили оранжевые, я могла говорить с ними, и тогда чувствовала себя прежней. Общество кого бы то ни было заставляло бояться пустых тоннелей куда сильнее, чем любые придуманные страхи. Мысль о том, что, уйдя вглубь, я останусь совсем одна, не позволяла мне захотеть уйти по-настоящему.

Интересно, раньше я