Горький постоял, покрутил головой, оглядывая порядкомразгромленный кабинет (до того как сюда вновь вернулись Спартак с Комсомольцем,здесь успели побывать зеки), взял стул, переставил его в угол, сел. Досталкисет. Прокомментировал с ноткой уважения в голосе:

– Горько. В смысле – эвона как у вас тут всё...

Высоченный и жилистый, он в самом деле чем-то неуловимонапоминал Алексея Максимыча, разве что без усов.

Галера принес дымящийся чайник и кружки, водрузил на стол итут же принялся разливать густо-коричневую жидкость. До кондиции полногочифирька напиток, конечно, не дотягивал, но западло было бы привередничать –давно уже ничего даже отдаленно похожего не пивали. Хорошо еще было бы длязатравки серьезного разговора хватить граммов по сто водки или разбавленногоспирта, да только все, что обнаружилось в лагере по этой части, уже давно влитов глотки и без остатка переварено.

– В бега подаваться надо, – сказал Геолог, дуя вкружку. – Разбежаться всем в разные стороны. И тут уж кому повезет, а кому– мимо счастья.

– Трухлявенькая идейка, если откровенно, – возразил емуЮзек. – Куда ты собираешься разбегаться? По лесам? Половина людейперемерзнет, а другая половина обратно сдаваться приковыляет.

– К железке подаваться надо! – настаивал на своемГеолог. – Пусть нашего брата развезут вагоны по стране.

– Ага, разъездишься ты! Движение на ветке перекроют – ипрощай-привет твоя железка.

– Слышь, Марсель, а чего ты своих ореликов удержал? Они женебось рвались нам глотки резать? – вдруг громко спросил Горький.

– А ты сам как думаешь? – огрызнулся Марсель. –Порежем друг дружку – только вертухаям поможем, им работы меньше. Нам сейчасэто нужно, да?

– Тогда объясни мне вот что. Я, наверное, чего-то пропустил.Но почему он, – Горький показал пальцем на Комсомольца, – с вамисидит как свой, как равный?

– С нами он, – сказал Марсель, присев на стол. –Без него нам лагерь было бы не взять.

Горький усмехнулся уголком рта, снял с головы ушанку,положил на подоконник, пригладил лопатой ладони короткие волосы:

– А на хрена вообще его брать было?

(Откровенно говоря, Горький всегда Спартаку нравился.Крепкий мужик, серьезный, несуетливый, не склонный к сантиментам, цельный,словно отлит из чугуна, пообщаешься с ним чуток – и сразу понимаешь, почему ону сук в такой уважухе.)

– Согласен, можно было и не брать, – Марсель тоже всвою очередь легко усмехнулся. – Но так уж вышло, не без вашего, заметь, ивесьма деятельного участия... Ну ладно, не будем вспоминать, тем более неохотавспоминать о такой падле, как Мойка... Ша, забыли. Я тебе про другое скажу. Тысо своими можешь и сейчас удачно отсидеться. Ждите в бараках, когда вертухивернутся, а там валите на нас как на мертвых. Да, кстати. Какой у тебя срок?Чирик, кажись?

– Горько, – кивнул Горький. В смысле – молодец,помнишь.

– Из него ты и года не оттянул, как я понимаю? –прямо-таки задушевно произнес Марсель. – Осталось всего ничего. Ну такпойдешь срок досиживать? Или что-то другое намерен делать в сложившемся стольпечальном положении? Что-то не верится мне, будто ты горишь желанием ещедесяток лет баланду хлебать, когда есть шанс рвануть к белым хлебам и водочке врозлив...

– В барак вернуться всегда успеется, – сказалГорький. – Ты вообще зачем меня звал, не просто ж потрендеть? Естькакой-то путевый план?

– А ты думаешь, мы тебя на чифирек позвали? Сам знаешь, заодним столом сидеть мы с тобой права по закону не имеем. Но переговоры можновести с кем угодно. И в союзники можно брать кого угодно. Вон, мы ж с буржуямив войну союзничали, и ничего... А про дела и план Спартак скажет. У него онолучше получится, так, сосед?

Так или не так, а говорить придется ему. Спартак отхлебнулиз кружки обжигающего напитка (а хорошо бодрит чаек-получифирек), поставилкружку на стол, вышел на середину кабинета. Закурил заранее приготовленнуюсамокрутку – одно другому не помешает.

– Как верно сказал Марсель, можно покорно дожидатьсяприбытия войск, теша себя надеждой, что органы разберутся со всем тщанием ивниманием, признают виновными за бузу лагерную администрацию – дескать, довелазаключенных до голодухи и отчаяния, а простых сидельцев простят и сроков ненакинут. Кто в это верит, тот пусть утром ложится спать, аккурат к приходувойск и проснется... А на мой взгляд, возможных путей всего два: либо и вправдуразбежаться в разные стороны и надеяться на извечный авось да на божью помощь,либо в полном соответствии с идеологией марксизма-ленинизма восстать противугнетателей и довести святое дело до победного конца. Вариант номер два поздравом размышлении представляется мне более разумным, разве только следуетвнести в него небольшие поправочки. Заранее прошу прощения за некотороемногословие, однако по-другому разъяснить что к чему не получится. Большинствоиз тех, кого я здесь вижу, хорошо знакомы с историей Спартака, моегодревнеримского тезки. Этот, в сущности, зек, поднявший других таких же зеков навосстание, в конце славного пути был наголову разбит. И как мы тут нипроигрывали варианты, все время выходило одно и то же – полный разгромвосстания Спартака. Как мы разобрались, ошибочка его заключалась в том, что онзахотел победить весь Древний Рим, начал поднимать города и сходиться в битвахс регулярными войсками... Ну на то и исторический опыт, чтобы дважды на одни ите же грабли не наступать. Что же тогда, спрашивается, мы будем делать? Аделать мы будем вроде бы все то же, что и мой тезка, только... делать этого насамом деле не будем. Но убедим всех, что делаем. Чтобы цель наша до последнегоникому, кроме нас, ясна не была...

– А мне и так ничего не ясно, – буркнул Геолог. –Но главное другое – если есть среди нас стукачок легавый, и он ни бельма непоймет.

– Если Профессор наш помрет, ты его подменишь на лекциях,Спартак, – сказал Галера.

– Так что же все-таки мы будем делать и чего делать небудем? – спросил Горький. – Хотелось бы понять.

– Тот Спартак, который тезка и древний, мог уцелеть иблагополучно дотянуть до счастливой беззубой старости только водном-единственном случае,– продолжал как ни в чем не бывало, не обращаявнимания на подначки и ничуть не собираясь менять стиля изложения,Спартак. – Ежели бы, наведя шороху, спалив пару городов и вдоволь покричав:«Иду, мол, на Рим, трепещите, древние буржуи!», сам бы вдруг повернул к границеи ускакал бы в сопредельное и отнюдь не преисполненное любовью к Римугосударство. Например, во Фракию.

– Ах вот оно что, – понимающе протянул Горький. Иодобрительно заметил: – Горько.

– Кабы мы сейчас находились во глубинах сибирских, –ободренный вниманием слушающих его людей продолжал Спартак, – говорить идумать было бы не о чем. Но мы-то с вами, почитай, находимся одной ногой вевропах. До финской границы какие-то жалкие километры.