спящих улиц, мне всюду мерещится та, которую я снова потерял. Дуновение холодного ветра с большей силой леденит обманутое сердце. Пешеходы бегут по домам, укрываясь под зонтиками. Повсюду попадаются на глаза бегущие парочки, игриво относящиеся к страданию погоды, изливающей крупные слезы, и влюблено смеясь, раздражая меня нежничаньем и вызывая неприязнь. Будто они нарочно насмехаются, разыгрывая мелодраму, показывая мне, как они счастливы, беззаботны и полны блаженства, чего я поневоле лишился.

Нет. Нет, этого не может быть. Я не верю, что она вот так взяла и со всего проста со мной рассталась! Я ведь… я выбрал самую страшную дорогу, чтобы защитить её, чтобы быть с ней, а она взяла и вмиг, шокировав, ушла от меня, не дав мне удержать её, догнать её, увезти её…

Разве возможно ли так уйти? Ты ради неё идешь против мира, а она беспричинно идёт против тебя. Она и не спросила, как я.

Однажды я обрел надежное убежище в бесчувствии, и не проявлял никаких чувств ни к кому и ни к чему, и я был спокоен, как удав. И опять я поддался чувствам, отдал душу и провалился. Эта пытка изощреннее прежней. Я позволил ей слишком близко подобраться ко мне, чего никому уже столько лет не позволял.

Я подыскиваю всевозможные варианты, силюсь предположить последовательность, которая ей управляла.

Нет. Она не такая, как все. Она не способна на предательство. Я слишком хорошо знаю эту девушку. Есть какая-то мысль, управляющая ею. Она пойдёт на самые безумные поступки, если на то будут цели возвышенные, преисполненные благородства.

Я узнаю, где живёт Даниэль, чего бы мне этого не стояло, я порву его к чертовой матери, лишь бы разорвать жалость, проявляемую к нему Миланой. Я приеду туда и перед его глазами сделаю признание, давно ждущее своего часа, и подхвачу Милану на руки, независимо от её сопротивлений. Он остался без родителей, его преследует какой-то тип, да хоть он без рук или ног, это не означает, что она должна жертвовать собой, своим сердцем… Она не любит его, но остановилась на нем, нанеся невыразимое словами кровоизлияние в моей душе.

— Тайлер, — несдержанно на эмоциях огрызаюсь я, набрав тому, кто стоит на страже моих указаний, — план меняется. Непредвиденное препятствие, заставившее подорвать задуманное. Рейс состоится завтра. — Сам говорю, сам думаю. Мозг работает быстрее, чем я шевелю губами. — Новое задание ждёт тебя: я ничего не желаю знать о нем, ничего, — грублю я и совершаю плевок горечи изо рта в ближайшее мусорное ведро. — Мне нужен исключительно его адрес.

Дождь, ливший непрерывно, подтачивает желчь, снедающую во мне.

— Ты на связи и это уже хорошо. Джексон, что на сей раз у вас? Я ничего не понял. Прекрати распускать горло. Адрес кого потребовался тебе? — дикторским голосом прерывает Тайлер громкость моих суждений, основанных на буйстве пыла.

— Даниэля Санчеса, — выражаю его инициалы так, будто они подобают нецензурному выражению. — Срочно и немедленно, — указываю я недовольно, на взводе, представляя, как оставлю его одного с огромным синяком под глазом и проблемами, не имеющими отношения к нам с Миланой.

«Я обязан вытравить из сердца любимой всякое чувство к вредителю, которому удалось порвать мою жизнь и…» Не закончив внутренний монолог, мой взор обнаруживает на столбе, залитому дождем, под фонарём, неярко бросающим свет, листовку со знакомым изображением и надписью, выделенной жирным шрифтом с двойным подчёркиванием.

«Ищу мою «Мэрилин Монро»!

Мы встретились на аукционе-маскараде!

И ты так быстро ушла, что я не успел познакомиться с тобой поближе. Окажущий помощь в поиске зеленоглазки будет крупно вознагражден!

Найдись, любимая!..

И указан номер, по которому, позвонив, возможно заполучить желаемый приз. И вот я отыскал еще один узелок, может быть, связанный с расплывчатым неясным расставанием.

Утерев одной рукой мокрые глаза, с настороженным вниманием приглядевшись на фотографию, посветив на неё фонариком телефона, с дрожью в теле, я убеждаюсь, что это Милана. Пронося сквозь слух речь телохранителя, что мне пора остепениться и отстранить решение об отъезде на задний план, я неотрывно взираю на вновь всплывшую, следующую на очереди, проблему. Удушающий страх подступает к горлу.

Поднеся телефон к уху, с бешенством допуская, что в нашем расставании замешен не только Даниэль, я слышу от Тайлера:

— Но перед этим ты должен быть осведомлён о том, что он…

— Потом, — сам того не ведая, я ставлю точку в разговоре и укладываю источник связи в карман.

Ошеломлённый, я срываю эту бумагу, попавшуюся на глаза, и с яростью кидаю ее в сторону, показывая всё зло на ней. Дождь льет с удвоенной силой, увеличивая во мне злобу. Повернувшись левее, я охватываю взглядом целую кипу таких объявлений, кричащих о том, что мою девушку ищут по всему Мадриду. Никто, никто не вправе выслеживать её!

Мысли предполагают ответы на вопросы рассудка: «Это Брендон? Но зачем он назвал её таким странным именем? Таким образом он мстит мне? Или это не он… Но кто? Кто ищет её? И знает ли она об этом? Если да, почему не сказала? Она ушла, чтобы не ввязывать меня в свои дела? Но мы же, мы же родные друг для друга…»

Я достиг края жизни, отличной от желанной. От таковой и сбежать я не прочь.

Мы и вправду оплетенные сетями вселенной. Куда не повернись, везде преграды. В силах ли мы избежать этого?

Я сделаю всё, чтобы завтра она сидела в самолёте и была за двадцать тысяч лье от Даниэля и свиты Брендона. Я клянусь!

Глава 41

Милана

В потерянном состоянии, промокнув до нитки, я возвращаюсь домой, едва ли утихнув от печали, и пробираюсь в полном мраке в комнату, в которой я поселилась. «Мир для меня утратил все краски. Я застряла в темноте».

Ливень с еще усиленным порывом хлестает ставни.

Я иду, держась ближе к стене, чтобы не упасть от бессилия и еле успокоившегося сердца. Погребенная между двумя жизнями, между двумя вселенными, я чувствую пустоту внутри, которая оставляет в нашем сердце болезненное расставание. Неужели так происходит всегда? И в этом вечном противоречии нужно выбирать между тем, что правильно и тем, что делает нас счастливыми?

Привязанность узами близости, той самой близости душ, которую разорвать немыслимо трудно и от которой невозможно освободиться сердцем, порождает великое горе.

Покинутая, выбравшая путь к совести, я твердо ощущаю своё одиночество.

Перед взором встает ошарашенный взгляд Джексона от рокового признания и осколки от хрустального сердца, разлетевшиеся в разные стороны, как последние