крупицы призрачной надежды на нашу разбитую любовь.

Усевшись на край кровати, на фоне не стихающего дождя, стучащего, как барабанщик, по стёклам, я плачу, шумно всхлипывая, не сдерживая себя, несмотря на то, что домочадцы отдались сну. Изливая на безутешное сердце волну чувственного отчаяния, во мне возникает потребность также излиться дружескому плечу, которое не рядом, сжать его в объятиях, шепча о своём несчастье. Питер с Ритчелл окружены иными заботами, не стоит напрашиваться с поддержкой к ним, беспокоить их, нужно самой найти подпору в себе.

Остается вытащить изнутри всё наружу.

Оживить чувства, собрав их в плавную душевную мелодию слов, — таково предназначение писателя.

Отыскав в сумке старый помявшийся тетрадный листок и огрызок карандаша, завалявшегося во внутреннем боковом кармане, я вдыхаю поэзию:

* * *

При бледном свете фонаря,

В веренице горьких страданий,

Я безвольно отдаюсь мыслям,

Вороша груду минувших свиданий.

Туманная вуаль слез,

Предстает перед взором,

Вызывая испарения грёз,

Убивая неизбывным горем.

Взывая о помощи небесам,

Я только и молю…

Исцелить упавшие лепестки души

И спасти любовь мою.

Бросаясь в пропасть бездонную,

Расставаясь под полной луною,

Мы задержали взгляд друг на друге,

Сплетая руки, освещенные звездою.

Затуманенные гнетущей тишиною,

Под плотными грозовыми облаками,

Нас застлало черной пеленою

И отдалило призрачными лучами.

Сердца разрывались на части,

Острую боль оживляя,

А души несчастные падали наземь,

Неистово сгорая, сгорая…

Злой рок встал меж нами,

Безмолвно оковал завесой беспросветной.

И остается одинокими ночами

Ожидать зари жизни предрассветной.

Томясь смутной надеждой,

Уповая, что былое возвратится,

Я жду гавань утешную,

Чтобы вспорхнуть, как свободная птица.

Ввергнутая в глубину отчаяния,

От жития задыхаясь,

Я склоняюсь под тяжестью раскаяния,

И, как увядший цветок, рассыпаюсь.

При свете огня потухающего,

Уходя в поэзию чувств,

Я взираю в окно унывающе,

Веря, что с его душою я соединюсь…

Глава 42

Милана

Поднявшись с кровати, я тру заспанные глаза, ощущая себя, как наркоман, жаждущий дозу, в моём случае — дозу успокоения, каплю той жизни, отличающуюся безмятежным существованием.

Всё перевернулось, перемешалось… Я потеряла цельность мыслей.

С завтрашнего дня в обычном режиме возобновятся трудовые будни модели, совсем скоро состоится вторичная проверка третьей главы квалификационной выпускной работы, которая у меня лишь на этапе половины, через пару дней Николасу требуется написать письмо с изложением моих пожеланий, связанных с названием, обложкой для книги и изображениями внутри неё, а во мне пробита огромная душевная дыра, из которой ближайшего выхода не предвидится.

Перебрасываюсь с Даниэлем фразами, о том, как он себя чувствует и нужна ли ему какая-то помощь, но он уверяет, что все у него хорошо и безоговорочно отказывается от подмоги. Меня утаскивает Мэри, настоятельно требуя, чтобы я посмотрела рисунки, где она изобразила (ещё вчера я краем глаза видела картинку) всю семью, включая меня и своего брата, стоящего на ногах.

За два дня, что я здесь, нам так и не удалось полноценно поговорить друг с другом. Ни я, ни он ещё не пришли к осознанию об устроении будущей жизни. Он старается делать над собой усилия, восстаёт против нового удручающего положения, не показывая на лицо предмет своих скорбных раздумий. И в глазах его теперь не прочтёшь жизни. Неслыханное горе, когда при бьющемся сердце мы взяты в плен болезни и не можем делать то, что стало нашей привычкой. Какая это тягость! Самая мучительная тягость, когда отдаешься не делу, а бесконечно приходящим и уходящим беспокойным мыслям. О, каково это вволю думать, находиться во власти разума, лихорадочно метавшегося из стороны в сторону, пребывая в хаосе! Мозговая горячка приводит к душевному параличу. И не вылечишь его. Замыкаешься в себе. Всё идет от головы. И если она не в порядке, то и не в порядке сама жизнь.

И я здесь, чтобы ему помочь, но сейчас мои мысли также не на своих полках.

Обессиленная, так ещё и тронутая стараниями растущего маленького существа, я сдерживаю эмоции, но внутреннее чувство заставляет поглядывать через открытую дверь в комнату Даниэля, пытающегося приспособиться к коляске. Глубокое сожаление к нему так и распирает мои кости.

Зов Армандо и Анхелики за стол, к завтраку отвлекает, и я, ухватившись, будто чтобы не упасть за руку Мэри, двигаюсь на запах горячего кофе, но желание вкушать еду не пробуждается, как и обращаться к мыслям, в которых и косвенно не содержится размышлений о Джексоне и Даниэле.

Чувственная и ранимая личность бабушки Даниэля по ночам впадает в бесконечные страдания, через стены слышимые её горестными слезопролитиями, а в дневные часы, при свете дня, она намеренно делает всё, чтобы не предаваться тому же ночному отчаянию при Мэри и не тревожить дитя, в свои пять осознающего мир. Горе исказило её жизнерадостный голос.

Армандо более восприимчив к новым изменениям в жизни. Закрывая все тревоги в себе, он снаружи походит на терпимого человека, на которого как на мужчину, возложена ещё более сложная задача: поддерживать не только себя, не опуская руки, но и супругу, внука и крохотную внучку.

Предлагаю свою помощь, но Анхелика улыбчиво (каких сил стоит улыбка на ее лице) убеждает меня, что кушания уже готовы. Я в свою очередь вздохнув и с усердием улыбнувшись, присаживаюсь на стул вместе с шустрой малюткой, отбивающей ритм по столу ложкой, в углублении которой нарисован плюшевый мишка, давая знать, что она ждёт тарелку манной каши с кусочками сушеных ананасов. Разливая половником по чашкам приготовленный завтрак, Анхелика вполголоса мне докладывает, озираясь по сторонам, как прошёл их вчерашний визит к врачу. Армандо вставляет, что с завтрашнего дня, по утрам, их будет посещать врач-женщина, могущая оказывать всевозможную реабилитационную помощь Даниэлю. В ближайшие недели ему показаны легкие физические упражнения, которые в скором времени следует разбавлять усложненными. Доктор указала, как говорит Армандо, что после того, как будет заметен положительный результат, то его следует отправить в специализированный санаторий.

— Она также порекомендовала не обсуждать эту тему с больным, чтобы в речи проскакивало больше позитивных слов и стресс не оказал своего нежелательного воздействия. Обязательно нужно окружать его заботой, лаской, улыбками… — С любовью бабушки высказывает Анхелика, подавая мне порцию. Все движения опечаленной души выражаются в её глазах.

Я несколько раз утвердительно мотаю головой, подставляя тарелку под себя, и бросаю взор на Армандо, нарезающего ломтики ржаного хлеба мелкими кусочками, чтобы затем их обсыпать приправами и положить в яичницу, пыхтящую и раздувающуюся под крышкой на плите, как