сравнении с природою причины, в нем неоткуда взяться: в причине ее нет, а не из причины она не может явиться, потому что это другое, откуда она явилась бы и была бы ее причиною; т. е. опять в следствии была бы природа только причины же. Приложим этот закон к источнику психических явлений и к тому, что производит он. Вещество никогда не создавалось и не может создаться духом; а то, что создавалось им, всегда было не вещество. Так, теорема, что квадрат гипотенузы равен сумме квадратов катетов, равно и всякая другая истина, как известным образом соединенные между собою мысли, не имеют в себе ничего материального. А между тем и эта теорема и другие истины вышли, как из источника своего, из того, вещественность или невещественность природы чего в нас возбуждает сомнение. Далее, возьмем формы государств: то, что обнимается этими формами (т. е. совокупность людей и земель со всем тем, что есть у них и на них) вещественно и не создано духом; самые же формы, то, что обнимает это вещественное, суть идеи о должных отношениях между людьми, не заключающие в себе ничего вещественного, – и они-то именно созданы духом. Так же в картине, полотно и краски не суть произведения духа и материальны; но выражение, напр., грусти, в нарисованном образе, вышло из духа художника, и оно не материально (состоит не из красок, но выражено через известное соединение красок). Словом, неизменно и постоянно из того, чего природу мы определяем, исходят нематериальные вещи; а то материальное, соединяясь с чем они получают видимое существование, исходит не из него, но было прежде в физическом мире. Следовательно, эта неизвестная природа, источник нематериальных истекающих вещей, невещественна. И так как ранее было доказано, что она есть существо, то, следовательно, есть дух как нематериальное существо.

Это доказательство таково, что для всякого непредубежденного ума, который вдумается в него, существование духа как нематериального существа должно стать столь же очевидным, как для видящего падение камня очевидно, что есть кто-то (или что-то), кто его подбросил; потому что природа доказательства в обоих случаях одна и та же. И как человек, видя падающий к своим ногам камень, оглядывается не для того, чтобы убедиться, что действительно есть тот, который его бросил, но только для того, чтобы узнать – кто он; так и то, что остается для непредубежденного ума после приведенного доказательства, есть единственно познание духа, его природы и свойств, но уже не существования.

VI. Однако так как из всех людей наиболее жаждущие и достойные убеждения суть всегда предубежденные, то мы и остановимся на том, что – как это испытали мы сами – всего сильнее удерживает от признания духа как особого от тела существа. Сюда относятся два факта: несомненная связь между духом и телом; и отсутствие в природе внешней еще где-нибудь духа, кроме человека.

Правда, что дух, вообще господствующий над телом, находится также и в зависимости от него. Но доказывает ли это, что дух есть функция тела (отправление его)? Столь же мало, как зависимость тела показывает, что оно есть функция духа. Я хочу (это есть несомненно психический факт) писать это сочинение, и у меня есть мысли, которые я изложу в нем; и вот моя рука (часть тела) берет перо и движется, направляемая мыслью. Значит ли это, что движущаяся рука есть только проявление моего желания и моей мысли? Рассмотрим тщательнее следующий поразительный пример, в котором зависимость двух начал, несомненно отдельных и различных по природе, во всем подобна зависимости души от тела и есть даже в действительности тень, отражение этой последней. Передо мной висит картина, изображающая грустное лицо, и живость, с которою нарисована она, так велика, что всякий раз, когда я смотрю на нее, во мне невольно пробуждаются грустные чувства. Теперь я беру ее и стираю, порчу черты лица; выражение исчезло; и я вижу перед собою попорченный образ, который на меня уже не производит более прежнего впечатления. Что мы наблюдаем при этом? Изменилось расположение красок (пусть я стер так искусно, что они не остались на губке, но только размазались на картине), т. е. вещества, и по мере того, как происходило это изменение – начало исчезать, а затем и совершенно пропало и выражение грусти в лице. Теперь, было ли это выражение грусти присуще самым краскам, или оно нечто независимое от них, прившедшее к ним, чтобы в них, видимо, выразиться? Нет, потому что мы знаем, что грустное чувство прошло некогда по душе художника и через образ, возникший в нем, он выразил это чувство в веществе. Т. е. померкавшая и затем исчезнувшая грусть в картине есть особое от картины существо. Оно было ранее картины, и самая даже картина была нарисована для того, чтобы воспринять в себя это существо. Так точно с болезнью, когда неправильно изменяется, «стирается» прежнее устройство нервных центров, правда, человек теряет сознание или это сознание становится неправильным. Но как ошибочно было бы думать, что грусть в нарисованном образе есть только свойство красок, потому что исчезает с изменением расположения их, так ошибочно умозаключать, что утраченное сознание есть отправление расстроенного мозга потому только, что с этим расстройством и в зависимости от него оно утратилось. Как в картине краски, так и в психических явлениях мозг есть не причина, из которой исходит следствие, но побочное условие, которое или задерживает, или изменяет это следствие, идущее от другого источника.

Второй факт, что ничего подобного человеческому духу нигде, кроме человека, не замечается в природе, должен возбуждать гораздо менее сомнений и вообще незначителен. Даже и между чисто физическими силами весьма многие долго оставались скрытыми от человека, проявляясь заметным для него образом в одном или нескольких предметах (электричество в янтаре при натирании его, диамагнетизм в немногих металлах). И как эти одинокие факты, раз над ними задумался человек, повели к тому, что, внимательнее всматриваясь в природу, он открыл обширнейшие области могущественнейшего действия новых для себя сил, так, быть может, со временем всмотревшись глубже в Космос, – он откроет в нем повсюду влияние психического начала.

Многим внушает также сомнение – но это уже не убеждающий факт, а подавляющая убеждение сила авторитета, – что столько умов такой признанной силы утверждают, что психические явления суть отправления мозга. Это имеет простое объяснение: здесь действует ассоциация идей, не замечаемая теми, на кого она действует, именно вследствие своей могущественности. Все, которые, занимаясь физиологиею, задумывались над происхождением психических явлений, невольно объясняли их физиологическими причинами, потому что их мысль вжилась в эти причины. Но и все,