– что так ярко выражается в различных видах поэтических произведений (драма, лирика, эпос) и особенно в стихотворческом ритме, так и с внутренней стороны – в образах выводимых лиц, в картинах описания, в порядке повествования. В случае же, когда выводимые образы тусклы, произведение тогда только имеет высокое значение поэзии, когда в него вложена какая-либо глубокая мысль, выраженная символически, – и тогда духу принадлежит форма этой мысли и порядок произведения, складывающегося в символ. В музыке природе принадлежат звуки, как известные вибрации воздуха, но духу принадлежит форма, в которую он сочетал эти звуки; и она так же прошла через душу композитора прежде, чем выразилась в звуках природы, как образ лица прошел по душе художника прежде, чем появился на полотне. Перейдем от искусства к другим видам творчества. В произведениях разума мысль есть в известном порядке соединенные понятия, а сами они – в известном порядке соединенные мысли, т. е. форма оформленных вещей. И со временем, если только науке суждено когда-нибудь завершиться, она вся станет одною мыслью, раскрывающиеся формы которой охватят разбегающиеся формы бытия. Наконец, в государстве духу принадлежат формы, определяющие отношения между людьми; и эти формы также проходят в уме политика, прежде чем в виде закона появятся в действительности. До какой степени незначущее положение занимает во всех этих видах творчества идущее от природы, это можно видеть из того, как мало искусства в простой массе красок или глыбе мрамора, как мало поэзии в наборе слов, или науки – в бессвязно набросанных мыслях, или государственности – в диких племенах, населяющих землю; и далее, как мало увеличивается достоинство музыки – когда она играется громко, или статуи – когда она велика, или научного произведения – когда оно растянуто, или государства (мы говорим о совершенстве его как политической формы) – когда оно велико или многолюдно.

Из всех приведенных примеров видно, что смешанные вещи, в которые составною частью входит человеческое творчество, проходят как формы предварительно через творящий дух человеческий и уже потом, соединившись с веществом природы, являются оформленными вещами в действительности. Музыка слышится в душе композитора, образ видится душою художника, политическая форма понимается умом политика, идея сознается в духе мыслителя, и уже потом – слышанное играется, виденное рисуется, понимаемое осуществляется во внешних конкретных вещах.

Но какова природа творимого, такова и природа творящего; и если из духа исходят одни чистые формы, то, следовательно, и дух есть только чистая форма; однако отличная от творимых, потому что из них уже не исходят новые формы, но, подобно вещам физического мира, они становятся неподвижны и недеятельны. И притом из духа исходит не постоянно одна какая-либо форма, но многие и различные. Поэтому в истинной природе своей дух есть форма форм. Подобно тому как солнце, стоя в средине исходящих из него лучей, в каждом из них отражает свою форму, так точно из духа как средоточия Мира человеческого исходят формы жизни и он в них отражается.

Отсюда понятно, почему дух невеществен. Форма в своем чистом виде (а дух есть чистая форма) и не может быть вещественна; потому что когда к ней примешалось вещество, есть уже оформленная вещь, но нет формы. Таковы все смешанные вещи, о которых мы говорили и в которых ничто материальное не вышло из духа. Также, что бы ни взяли мы в физическом мире, – выделим из него то, из чего оно состоит, – и останется всегда чистая форма, в которой нет ничего материального.

Замечательны в духе две особенности, о которых мы упомянули уже, но которые заслуживают, чтобы на них остановиться долее. Первая – то, что дух творит не один раз какую-либо форму, но неопределенное число раз. Форма исходит и исходит из духа, и он никогда не утрачивает способности снова и снова отделять ее от себя. Это какая-то общность духа. Он не есть форма одной этой исходящей из него формы, но всех таких. Каждая исшедшая форма конкретна и единична; то же, из чего изошла она, во всем подобно исшедшему, но отличается тем только, что не единично и не конкретно, хотя одно; это именно общность. Дух есть общая форма всех единичных исходящих из него форм того же вида. Вторая особенность – та, что он творит не одну какую-либо форму, но различные, не имеющие между собою ничего общего, кроме того, что все они формы, напр., форма государства и форма статуи. Это еще высшая ступень уже названной общности. Дух есть не только не эта форма, т. е. единичная, но и не такая, т. е. общая всех единичных сходных; он вообще форма. Все ограничивающее и определяющее есть он; но он не есть определяющее и ограничивающее так (каким-либо одним образом). В этом смысле ему особенно присуще название формы форм: он есть то одно, что все формы делает формою; есть условие, которое, как только оно соблюдено в чем-либо, так это, в чем соблюдено, становится формою; есть то, что в самой форме есть форма. В самом деле – формы бывают различные; есть же одно, что в них входит во все и вследствие чего они все становятся формами. Это-то именно и есть дух, входящий формою во все формы.

Небезынтересен при этом вопрос: теми формами Мира человеческого, какие проявились в истории и какие существуют теперь, – не исчерпан ли дух и исчерпаем ли он вообще? Т. е., это значит, могут ли еще появиться такие формы человеческого творчества и такие типы, характеры жизни, которые не будут иметь ничего сходного с теми, какие были и есть? возможно ли для человека что-либо совершенно новое, еще никогда не испытанное, чего даже в воображении своем он не переживал? идеи совершенно неожиданные, чувства еще ни разу не испытанные, искусства еще никогда не виданные, отношения между людьми, каких еще никто не пытался установить? Трудно сказать что-либо об этом, т. е. исчерпана ли и исчерпаема ли форма форм. Но, как кажется, мало вероятного думать, что нет более форм творчества и жизни и не во что более входить духу как определяющему началу. Во всяком случае, ввиду возможности, и даже вероятной, такого нового творчества допустимо желать возможно большего углубления человека в себя и возможно меньшей связанности его природы тяжестью уже существующих форм.

IX. Гораздо труднее, чем все предыдущие, вопрос о бессмертии духа. Здесь представляются два решения, взаимно противоположные; и хотя доказательства вообще склоняются на одну сторону, но и другая сторона имеет за собой если и не доказательство в строгом смысле, то нечто такое, что делает все сомнительным в этом