вопросе, т. е. неясным, запутанным, непонятным. Все, что мы можем понимать в этом вопросе, указывает не столько на бессмертие духа, сколько на то, что он не может быть смертен: нет того, что могло бы исчезнуть в нем; нет способа (модуса), каким могло бы совершиться это исчезновение; нет того, во что, умирая, мог бы перейти он. Всякое умирание, как мы понимаем его, есть расторжение связи между веществом оформленной вещи и между формою, в которую было заключено это вещество; смерть есть отделение оформливающего от оформливаемого. Поэтому разрушаться могут только оформленные вещи, в них только, некогда происшедших, может совершиться это распадение начала ограничивающего, сдерживающего что-либо в пределах, и ограниченного, сдерживаемого (формы и материи). Так, тело человека умирает, когда частицы вещества в нем, не сдерживаемые более прежнею формою, распадаются; государство разрушается, когда от него отделяется политическая форма и то, что было под нею, становится простым географическим местом и этнографическою массою; картина исчезает, когда стерты в ней очертания; статуя уничтожена, когда уничтожен образ в ней; нарисованного круга нет более, когда мел, которым он был нарисован, собран на стершей его губке, а форма осталась невидимою на доске; дом уничтожен, когда куча дерева не имеет уже более вида дома. Словом, что бы мы ни взяли, сколько бы ни искали в природе, во всем, что разрушается, умирает, исчезает, мы не найдем ничего другого, кроме отделения формы от вещества и, как следствие этого, распадение вещества на свои первоначальные части – те, которые формою же были собраны в то сложное целое, что умерло. Поэтому в природе есть много такого, что никогда не разрушится – именно все, что не принадлежит к оформленным вещам. Неуничтожимого, вечного в ней гораздо более, чем временного, уничтожающегося. Разрушается, собственно, только одна категория бытия; и только потому, что принадлежащее к ней очень многочисленно и постоянно окружает человека, в последнем сложилось непреодолимое и совершенно ложное убеждение, что нет ничего, что бы не разрушилось когда-нибудь. А между тем никогда не нарушится отношение диаметра к окружности, никогда не исчезнут силы природы и законы, по которым они действуют; никогда не исчезнут геометрические формы и многое другое. Теперь, что же именно и как может разрушиться в духе, как чистой форме? Ясно, что разрушения в том смысле, как оно существует для оформленных материальных вещей, для него нет. Нет в нем частиц, которые, отделившись друг от друга, раздались бы в стороны, потому что не только самый дух, но и все явления в нем пребывают в одном времени: не может одна часть духа пойти вправо, а другая – влево или та – вверх, а эта – вниз, как нет правого и левого, низа и верха для мышления, чувства и воли. Не могут части духа (как это бывает во всем умирающем) разместиться иначе, чем были размещены прежде, когда они никак не размещены. Но если не разрушения в том смысле, как оно обыкновенно понимается, то хотя бы чего-нибудь соответствующего ему не может ли произойти в духе как в форме? Все, что могло бы соответствовать разрушению, – есть изменением а то, что противоположно ему, что есть его отрицание, это – тожество. Что из этих двух категорий, обширнейших, нежели жизнь и смерть, присуще духу? Измениться форма может только в пределах формы же, и именно – стать другою, от прежней отличною; но перейти в другой род бытия, перестав быть формою, она не может, равно как не может и исчезнуть. Так, окружность, разорвавшись, может стать разомкнутою кривою; но она не может ни пропасть совершенно, ни стать силою, законом, веществом или каким другим бытием, отличным от формы. Форма же форм, которая и не имеет какого-либо одного вида, этого определенного, в какую бы форму ни переходила – всегда останется тожественною самой себе, и даже не изменится, переходя. Разрушение, какое только возможно для формы, уже заключено в ней от начала, пребывает в ее природе, как присущее ей; потому что это разрушение, каково бы оно ни было, есть переход формы в форму же через форму (процесс) и как таковое – входит в форму форм. Таким образом, смерть, исчезновение входит как одна из составных сторон в самое существование духа, и умирание – в жизнь его. Заключенное в нем, оно не может уже появиться или, появившись, – привнести чего-либо, чего в нем не было прежде.

Все это, основанное на рассмотрении природы духа, совпадает с тем, что может быть выведено из рассмотрения создаваемого им. Формы, которые отделяет дух, не разрушаются; и поэтому не может разрушиться и он, источник их. Так, государственность, как форма, определяющая жизнь народов, не пропадает при разрушении самых государств, этих единичных, но только отделяется от них, и они пропадают, оставленные ею. Она же входит в жизнь новых народов, и эта жизнь становится государственною и остается таковою все время, пока и от нее не отделится форма, чтобы перейти в другую жизнь. Так, истина, что сумма углов в треугольнике равна двум прямым углам, никогда не может исчезнуть. Она разрушилась бы только тогда, когда перестала бы быть истиною или вообще когда что-нибудь расстроилось бы, изменилось в ней. Но ясно, что ничего подобного никогда не произойдет и не может произойти с нею. Так, настроение, некогда прошедшее по душе художника и выраженное им в прекрасном образе, никогда не исчезнет из этого образа и будет пробуждаться из века в век в душе каждого, кто смотрит на этот образ. И мы даже не можем себе представить, каким бы образом могла исчезнуть мысль – раз сохранилось выражение, в котором заключена она, или чувство – раз сохранились неизменно черты или звуки, запечатленные им, или какая-либо политическая форма, или вообще что-либо подобное из созданий духа. Мы ясно чувствуем их бессмертие, и не было бы ни истории как понимания прошедшего, ни развития в ней как дальнейшего усовершенствования потомками того, что передано им предками, если б при сохранении формы в произведениях духа могло исчезать то, что заключено им (духом) в этих формах. Но – и здесь мы подходим к тому, что делает все неясным и смутным в вопросе о бессмертии духа, – каково отношение этого вложенного содержания к заключающей форме? и остается ли оно, и если да – то в какой форме и где пребывает, когда разрушается, стирается, затеривается эта грубая вещественная форма, звуки, краски, мрамор и пр.? Возвратимся к примеру, который мы уже рассматривали. Когда стираются на картине черты лица, в которых была