которые занимались наблюдениями исключительно над психическими явлениями, т. е. субъективным анализом, также объясняли их с точки зрения духа как самостоятельного существа. Силу ума и, следовательно, свободы от невольных привычек профессии мы не будем оценивать у тех и других; хотя вообще перевес склоняется здесь на сторону идеалистов, так как по общему признанию всех людей они принадлежали к первым умам всего человечества. Платон и Аристотель в древнее время, Декарт, Спиноза и Кант – в новое по могуществу и точности мышления никогда не имели себе равных. Это вершины психического развития, выше которых никогда не поднимался человек. Но не мнения, кем бы ни высказывались они, важны здесь, а доказательства; а ни одному из физиологов еще не удалось обнаружить процессов, посредством которых, напр., понятия отделяются от мозга. И даже никто этого не пытался сделать, так как процессы эти внутренние и не могут быть наблюдаемы. Единственное же, что доказывали они и на чем основывалось всегда их мнение, что дух есть отправление мозга – есть зависимость психических явлений от мозга, что хотя и справедливо, но ничего не доказывает. Мозг есть не причина, производящая психические явления, но условие, при котором они происходят в духе. Неразличение здесь причинности производящей от причинности обусловливающей то, что уже ранее и другим произведено, есть именно то отсутствие тонкости и отчетливости в мышлении, которое всегда было так чуждо названным идеалистам и так нечуждо обыкновенным умам.

Но в самой области физиологии есть один факт, который, мы уверены, непреодолимо убедит тех, которые посвятили себя этой науке, что психические явления не суть отправления мозга. Его доказательная сила так поразительна, что причина, почему до сих пор никто не воспользовался им для разъяснения отношений духа к телу, может заключаться только в том, что он, как и все лежащее прямо перед глазами, не остановил на себе ничьего внимания. Его все видели, и потому именно никто не замечал. Искали тончайших доказательств в отдаленнейших областях знания, когда доказательство, не нуждающееся в подкреплениях и разрешавшее спор, лежало при самом входе в науку. Это – способность всякого органа только к одному отправлению, постоянному во времени, неизменному в форме, с тожественным содержанием. И в самом деле, ни один из органов человеческого тела не может ни на минуту приостановить своего отправления, не может ни в чем изменить процесса этого отправления, не может нисколько разнообразить своего содержания, – и это общий закон природы, не только человеческой, но и вообще органической. Так, сердце не может то сжиматься, то не сжиматься; в кровеносных сосудах кровь не может течь то в одном направлении, то в другом; поджелудочная железа не может выделять из себя то один сок, то другой. Каждый из этих органов, как и всякий другой, действует постоянно так же над тем же. Это закон тожества функционирования в органическом мире, основной для него и отличительный. Он определяет, что в каждом органе полная функция неизменно повторяется в следующей полной функции с сохранением тожества в продолжительности, в форме процесса и в содержании того, что процессирует. Нарушения этого закона никогда не происходит, и оно невозможно физически и немыслимо для разума; задержание же его причиняет болезнь, когда оно незначительно, и смерть – когда значительно. Основывается же он на сущности органа как своеобразной и целесообразной части организма, согласно с которою в органе в следующий момент не может произойти ничего, чего не произошло в момент предыдущий, – именно того одного отправления, для которого он предназначен своим строением и в выполнении которого состоит жизнь его. Теперь обратимся к психическим явлениям и посмотрим, таковы ли они, чтобы их можно было отнести как отправления к мозгу, как к своему органу? Нет, психические явления в последующие времена не суть то же, что в предыдущие, ни по продолжительности, ни по форме, ни по содержанию; напротив, во всем этом они бесконечно разнообразятся, не сдерживаемые никаким законом; словом, они не суть функции не только мозга, но и никакого органа. Никакой повторяемости нет в психической жизни человека. Сегодня я радуюсь, завтра грущу; теперь ни о чем не думаю, но сейчас буду решать геометрическую задачу; в последнее время испытываю ко всем зависть и желаю всем зла, а прежде был со всеми простодушен и добр. При этом, когда я от мышления перехожу к чувству или от чувства к желанию – происходит перемена в форме функции; когда думаю об одном и потом о другом или от одного чувства перехожу к другому – происходит перемена в содержании функции; когда от равнодушного состояния перехожу к деятельному – происходит остановка и возобновление функции или, по крайней мере, замедление и ускорение ее. И все это в неопределенные промежутки времени, с неопределенным разнообразием содержания форм, и без всякого болезненного ощущения в организме. То есть, если все это совершается в мозгу, то он есть такой орган, который в противоположность всем другим может то действовать, то не действовать, то с одним содержанием, то с другим; подобно тому как если бы легкие то дышали, то переставали дышать и вдыхали бы то кислород, то какой-нибудь другой газ, в одном случае внутренно расширяясь всем существом своим (как теперь), то просто образуя в себе углубление. Но все это могло бы совершаться в мозгу только в таком случае, если бы в последующие моменты времени он оставался не тем, чем был в предыдущие, т. е. постоянно видоизменялся бы в строении своем. Но тогда он не был бы уже органом. Итак, мозг есть или совершенно не орган, или он не есть орган мышления и других психических явлений.

VII. Но предположим на время, что все сказанное не сказано, и посмотрим, чем должно стать человеческое миросозерцание с отрицанием духа как самостоятельного существа. Мы утверждаем, что если даже принять это положение, если согласиться, что мышление есть отправление мозга, а мозг есть состав из серы и других веществ, находимых в природе, и все прочее подобное, – то это не будет иметь существенного влияния на самый характер миросозерцания, и оно не станет от этого ни материалистическим, ни механическим. От этого изменится только взгляд на вещество – оно утратит свой грубый и пассивный характер и на силы – они утратят свое исключительно механическое значение. В философии ничего не переменится; переворот произойдет только в специальных науках; не она окажется ложною, но они неполными и несовершенными. И в самом деле, пусть дух не существует, но только вещество и силы. Факт существования мышления, чувства и воли от этого