Теперь старик жил при замке барона почти что на отдыхе. Страна была мирная, и пресловутая девственница с мешком золота могла бы рискнуть по ней проехать, может даже и совершенно одна. Если она была умна и осторожна, у неё был шанс сохранить и жизнь, и девственность, и золото. А уж большой караван и вовсе пересекал страну без затруднений. Сейчас в Тафелоне было спокойно, старых разбойников перевешали, новые измельчали, отряды аллгеймайнов легко поддерживали порядок. Старик Клеменс проводил свои дни, ухаживая за маленьким огородиком или перевязывая замковым детишкам разбитые коленки, а то, бывало, новый подмастерье в кузнице заденет кого щипцами с раскалённой заготовкой, так кто лучше Клеменса поможет?

Раньше было иначе. При жизни покойного батюшки его милости барона и ещё раньше, при его деде, в Тафелоне кишели разбойничьи банды. Тафелон тогда только-только оправился от смуты, бароны и рыцари только закончили делить владения, и у них не было сил навести порядок. Банды были страшные, вооружённые, бывало, лучше, чем войско какого-нибудь графа, они возводили свои крепости в чащах непроходимых лесов, куда стаскивали награбленное. Не то что одинокая девушка, а и вооружённый отряд не всегда мог доехать куда собирался. Одни дороги зарастали, другие намеренно портились, на третьих караулили, сменяя друг друга, разбойничьи засады. В те неспокойные времена выросла баронесса цур Кертиан, одна из немногих знатных женщин, владеющих оружием. Отец и братья её погибли в битвах и ей пришлось самой брать в руки меч и наследственные владения. Отец и дед барона цур Фирмина многое сделали для того, чтобы в стране воцарился мир. Они возглавили войну против разбойников, искали помощников среди простого люда, посылали соглядатаев, сами устраивали засады не хуже разбойничьих, брали пленных для того, чтобы выведать, где скрываются остальные. Большие банды попадались и при его милости нынешнем бароне, когда он был молод, а Нора не родилась на свет. Старик Клеменс, служивший ещё его батюшке, не раз развязывал языки пленным, не желающим выдавать товарищей. Был он полезен и семь лет назад, когда барон жестоко расправился с захватившим было его замок войском самозванца.

Всё это было так.

Но Вейма, более чуткая, чем люди, не могла выносить запаха крови и боли, которые чуяла на этом человеке.

Вдруг её осенила новая мысль.

— Он будет пытать этих людей прямо здесь?!

Липп задумчиво почесал нос.

— Ну, может, не сразу, — неуверенно произнёс он. — Обычно сначала разговаривают.

Вейма содрогнулась.

— Сбегу, — отчаянно пообещала она.

Липп засмеялся.

— Пойдём мимо стражников? — спросил он.

— А как ещё? — буркнула Вейма. — Тут нет другого вых…

Она осеклась. Они могли превратиться в туман и просочиться куда угодно. Но…

— Никому не известно, где мы были, — ответил её мыслям сородич, — кроме тех, кто и так всё о нас знает.

Он внезапно облизнулся.

— Давай поспешим. Я ничего не ел с позапрошлой ночи.

Вейму передёрнуло.

— Может быть, — поддразнил её Липп, — мне дадут утолить голод кем-нибудь из пленников…

— Прекрати! — толкнула его в бок Вейма.

Липп засмеялся.

— Пошли, сестрица, найдём отца Сергиуса. Он наверняка не встретит нас ни самострелом, ни обмороком. За остальных не ручаюсь.

Он протянул ей руку и она вложила свою ладонь в его. Закрыла глаза и оба вампира растаяли туманным облаком в неверном свете факелов.

* * *

Когда они отыскали отца Сергиуса, тот сидел в своей комнате на третьем этаже и молился.

— А, это вы, дети мои, — поприветствовал их приор, когда они появились у него в комнате, так и держась за руки. Вейма сердито выдернула свою.

— Мы победили? — жизнерадостно спросил вампир.

— В этом бою — да, сын мой, — усмехнулся приор, завешивая священный символ, чтобы не мучить юношу. — Вы пропустили помолвку Марилы.

— Что вы будете делать с пленными, отец? — спросила Вейма.

Приор скользнул по ней сочувственным взглядом.

— Я предоставлю им возможность раскаяться, — уклончиво ответил он. Вейма скривилась, почуяв, что стояло за этими словами.

— Вир… — подумав, напряжённо спросила она, — что он говорил?

— Он беспокоился за тебя, дочь моя, — успокоительно ответил приор.

— Почему вы не сказали ему, что мне предстоит?

— Времени не было, дочь моя.

Вейма вспыхнула.

— Я пойду к нему, если вы не против.

Она ударила сородича в плечо.

— Вздумаешь охотиться в моём доме — я тебе больше не сестра!

— Ну, Вейма, — тоскливо протянул голодный вампир.

Неожиданно Вейма показала ему язык и превратилась в туман.

* * *

Старик Клеменс и правда оказался мастером своего дела, без него бы Врени не справилась. Он быстро пришёл на зов Вира и занялся пленными, так что на долю цирюльницы остались только раненные кнехты баронессы. Когда вся работа была сделана, кто-то принёс ей воды умыться и ополоснуть руки (в суматохе она даже не заметила кто), а после её подозвал старик Клеменс и тактично намекнул, мол, ему сказали, что Врени может узнать кое-кого из нападавших. Цирюльница задумалась, не сыграть ли ей дурочку, мол, не знает, кто ему сказал и о чём вообще речь, но потом решила не связываться. Как оказалось, Ржаной Пень не пережил этой ночи — именно его нашли задушенным на улице. Видимо, зарезал оставшихся с ним учеников, а кто-то его придушил. Убитых наверху она не знала, но, если учесть, что они были девушками — тощими, гибкими, так и застывшими с удивлённо распахнутыми глазами… из «верхних» убийц, то есть тех, которые любили лазить в окна, девушек предпочитал брать в ученицы Танцующий Кабан. А вот третьим, выжившим, оказался парень, такой же тощий и гибкий, как убитые девушки. Старик Клеменс сказал, что сколько-то ученик убийцы проживёт и допросить его получится. Врени сомневалась, что с этого будет толк. Кабан поди-ка не дурак и сменит даже портки, чтобы о них не прознали несостоявшиеся жертвы.

Из тех, кто шёл по низу, женщин не было, а вот знакомые были. Глиняный Лоб и Лютый Прыщ, убийца неплохой и умелый, но уж больно жадный. Был бы не жадный, сюда бы не сунулся. Какой умный посвящённый будет воевать с баронами? Дураку ж понятно, заказчики подставляют и живым не уйти. Или непонятно… Глиняный Лоб же тоже пошёл, а ведь как есть дурак. А Ржаному Пню не повезло. Удавкой — это его Кабан, конечно. Очень Кабан удавку любит, иногда даже без ножа на дело идёт. Учеников по-всякому учит, а сам — ну, как привык.

Всё это Врени коротко изложила старику Клеменсу, бросив под конец:

— В кабаках о них разное болтали.

Палач сухо усмехнулся, давая понять, что оценил её попытку как-то отмазаться от знакомства с ночными гостями, и принялся распоряжаться распределением пленных по камерам подвала.