– Миледи, умер король Франции, – сказала Амария, войдя в королевские покои с корзинкой осенних трав для настоев, которые она готовила от своих недугов – болей в суставах, волдырей на подошвах.

От этого известия Алиенора погрузилась в печаль. Людовик, пусть и не лишенный недостатков, много лет назад был ее мужем. Она во многом виновата перед ним, в их отношениях накопилось тогда немало горечи, но он был добрый и преданный человек, который в трудный час встал рядом с ней и ее сыновьями и совершил немало добрых дел в свое время… Теперь его не стало.

Алиенора отправилась в свою часовню и, опустившись на колени, помолилась за Людовика. Он жил праведником, и душа его теперь наверняка на пути к Господу. Она слышала, что он болеет. Год назад Людовик приезжал в Англию паломником на могилу святого Томаса в Кентербери, куда теперь приходили тысячи людей, надеясь на чудо, какими славен был святой архиепископ. Людовику требовалось такое чудо. Он не отличался хорошим здоровьем, и путешествие далось ему нелегко. Но Генрих устроил Людовику великолепный прием, и они вместе направились в собор, где Людовик сделал подношение в виде кольца с крупным рубином и других драгоценных даров.

Потом он поспешил вернуться во Францию на коронацию наследника Филипа Августа, уже почти достигшего зрелости. Людовик не увидел коронации. Апоплексический удар внезапно поразил его, и правление короля, таким образом, фактически закончилось. Людовик прожил еще больше года, в течение которого его хваткий и честолюбивый сын взял на себя все рычаги власти. И вот теперь, превратившись в жалкую тень былого «я», он ушел на вечный покой. Алиенора оплакала Людовика, вспомнив его добродетели, и попыталась забыть, что когда-то он был робким молодым человеком, который разочаровал ее, потому что больше подходил для монастырской жизни, чем для управления государством и исполнения супружеских обязанностей.

– Странно, что все разговоры о разводе вдруг прекратились, – заметила Алиенора, когда они с Амарией сидели за вышивкой у окна, наслаждаясь не по сезону теплым ветерком.

За прошедшие годы Алиенора с большим трудом обучила служанку искусству вышивания, Амария оказалась усердной ученицей. Теперь они вместе работали над алтарной накидкой для часовни.

Амария, по-крестьянски молчаливая, ничего не сказала.

– Последнее, что мне известно, – это обращение короля Генриха к Папе, но с того времени прошло уже столько лет, – продолжила Алиенора. – Наверное, он передумал. И тем не менее отрицательное решение его святейшества не могло воспрепятствовать Генриху – будь ему нужно, он бы обвенчал Ричарда и Аделаиду. Они уже давно должны были стать мужем и женой. – Она пропустила несколько новых красных шелковых нитей через игольное ушко и подняла голову. И, к собственному ужасу, увидела, что глаза Амарии полны слез.

– Что случилось? – спросила Алиенора.

– Ничего, – ответила Амария.

– Никто не плачет из-за ничего, – сказала Алиенора. – До тебя дошли какие-то дурные новости?

– Нет, миледи, и в самом деле ничего, – покачала головой Амария.

– Но ты встревожилась, – заявила ее госпожа. – Скажи мне, что тебя беспокоит. Я требую!

– Вам это не понравится, – тихим голосом ответила Амария.

– Говори! – потребовала Алиенора, всерьез начав волноваться. – Может быть, кто-то умер? – Сердце ее бешено забилось. Если умер кто-то из ее детей, она этого не вынесет.

Амария взяла себя в руки:

– Ходят слухи, что принцесса Аделаида понесла от короля.

Служанка умолчала о том, что эти слухи гуляли по Англии уже не первый год.

Дыхание у Алиеноры перехватило. Значит… Все вдруг стало ясно. Она инстинктивно почувствовала, что слухи не лгали… или близки к правде. Как Генрих мог упасть так низко? Обесчестить французскую принцессу – само по себе ужасно, но если эта принцесса еще и невеста твоего сына… Тут уж речь совсем о другом! Отвращение переполняло ее.

Когда Алиеноре удалось взять себя в руки, ей вдруг пришла в голову еще одна мысль. Сколько времени это продолжается? Не потому ли требования о разводе прекратились? И единственный ли она человек, который оставался в неведении? Если эти слухи дошли до Амарии, то наверняка и до большинства жителей Англии.

Знал ли об этом Людовик, спрашивала себя Алиенора, высказался ли по этому поводу? Наверняка нет. Вряд ли он поехал бы на могилу Бекета с Генрихом, если бы знал. А Ричард – он какую во всем этом играет роль? Алиенора была в ярости. Как Генрих посмел так поступить с Ричардом?

Она обратилась к Амарии – та изображала, будто ничего не видит, кроме своей вышивки.

– Что еще тебе известно об этом? – закинула она удочку.

– Только то, о чем говорят слухи, миледи, – солгала Амария.

Служанка не хотела повторять разговоры, которые обвиняли Аделаиду в том, что она уже родила королю не меньше трех детей, умерших в младенчестве, не хотела повторять те бранные слова, что отпускал в адрес Генриха потрясенный его беспутством народ. Ничего не хотела она говорить и о других слухах… Уж не распространял ли их сам король, которому, вероятно, нужен новый повод, чтобы избавиться от Алиеноры?.. И теперь уже навсегда.

Но Алиенора опередила ее.

– Если уж речь зашла о слухах, – начала она, решительно оставляя позади ужасные сплетни о Генрихе. – Я слышала, как на днях Фукольд, наш новый мажордом, говорил с мастером Фиц-Стефаном. Они были во внешней комнате, но дверь оставалась открытой. Я слышала не все, но уверена, что Фукольд сказал: «Всему миру известно, что Розамунду убила королева Алиенора». А мастер Фиц-Стефан, хоть он и мрачный старик, рассмеялся, и я решила, что это было шутливое замечание. Но все же довольно странное. Как я могла убить Розамунду, если Генрих вот уже семь лет как держит меня взаперти?

Амария мысленно затянула на себе пояс, словно рыцарь перед схваткой. Алиенора, казалось, видела, как она сделала это.

– И об этом тоже судачат, – произнесла наконец служанка.

– Что именно? Как можно судачить об этом?

Алиенора не верила своим ушам. Почему, когда речь заходит о ней, люди всегда верят в самое плохое? В особенности если для слухов нет ни малейших оснований. Нет, это уж слишком!

– Да каких только историй не рассказывают. Я не обращаю на них внимания, они все притянуты за уши, к тому же все это выдумки… Я так всегда говорю, миледи. Но людям нравится верить в такие россказни.

Алиенора это знала. Слухи привносят какую-то живую струю в обыденность существования простых людей, будоражат воображение, которое чаще всего спит. Но ей не нравилось быть в центре глупой и несправедливой клеветы.

– Скажи, что про меня говорят! – потребовала она, чувствуя, как закипает в ней гнев.

– Говорят, что король содержал леди Розамунду… Прекрасную Розамунду, как ее называют…

– Которая уже стала тленом, я надеюсь! – вставила Алиенора.