куда ожидалось прибытие шаха. Ермолова встретил любимый министр шаха Мирза‑Абдул‑Вахаб.

– В чем будет состоять ваши предложения к моему падишаху? – вежливо осведомился министр.

– До встречи с шахом я ни в какие официальные переговоры вдаваться не намерен! – вежливо, но твердо отвечал Ермолов.

– Мой господин рассчитывает на уступку ему земель, отторгнутых Россией, в особенности Карабаха, и за отказом может последовать война, – объявил Абдул‑Вахаб при следующей встрече.

– Об этом можете забыть сразу, – резко оборвал министра Ермолов. – Из присоединенных к империи земель я не уступлю ни единой пяди!

– Это может не понравиться моему господину! – воскликнул Абдул‑Вахаб.

– Тем хуже для него, – мрачно ответил генерал-лейтенант. – И запомните, что ежели я замечу малейшую холодность в приеме шаха, то, охраняя достоинство моей родины, сам объявлю войну и потребую границ уже по Араксу, а также назначу день, когда мои войска возьмут Тавриз!

После этого министр почел за лучшее удалиться.

Наконец, 19 июля в Султаниэ прибыл Фет‑Али‑шах. Впереди пестрой процессии вели слона с великолепным балдахином. За слоном под звон дудок и бой барабанов проследовали пятьсот верблюдов с пушками и знаменами, за верблюдами под уздцы провели шестнадцать богато убранных скакунов; затем шли скороходы и, наконец, на серой лошади, у которой ноги, живот, грива и хвост были выкрашены в оранжевый цвет, показался сам Фет‑Али‑шах, с огромной бородой, спускавшейся ниже пояса. Перед самым въездом в Султаниэ на обочине быстро закололи верблюда, голову которого бросили под ноги шаха, таков традиционный обряд жертвоприношения. Толпы народа, собравшегося на зрелище, хранили глубокое молчание и, скрестив руки на груди, с покорностью взирали на своего повелителя.

– Да, пятьсот верблюдов и лошадь с оранжевым брюхом – это что-то! – рассмеялся капитан Муравьев.

– Наверное, шах пытался этим нам что-то сказать, только мы, увы, не поняли! – усмехнулся и Ермолов.

Через шесть дней состоялся и официальный парадный въезд русского посольства в Султаниэ, где для него был устроен отдельный лагерь. Едва Ермолов подъехал к устланному коврами посольскому шатру, как над ним взвился флаг с российским орлом, и один из шахских адъютантов приветствовал посла от лица своего повелителя.

В тот же день Ермолов сделал визит великому визирю. Хитрый восьмидесятилетний Мирза-Шафи Мазандарани стал визирем еще сорок лет назад в правление аги Мохаммеда-хана. Русского посла старец осыпал любезностями, одновременно настороженно вглядываясь своими старческими слезящимися глазами. В ответ Ермолов восхитился мудростью собеседника, назвав его своим отцом, и обещал визирю быть откровенным и покорным сыном. В результате оба остались весьма довольны друг другом.

Затем почти неделю обсуждался церемониал шахской аудиенции. К удивлению Ермолова, шах оказался куда сговорчивее сына в вопросе о красных чулках. Договорились, что русский посол войдет в сапогах, но в дверях прислужник сотрет пыль с его сапог.

– Это можно, – согласился Ермолов. – Ежели захочет, может и ваксой натереть!

Встреча Фетх‑Али‑шаха и Ермолова состоялась 30 июля. В большом шатре, устланном шалевыми коврами, был поставлен трон, на подножии которого был изображен отдыхающий лев. По краям ковра чадили курильницы, а посередине располагался шахский кальян, осыпанный алмазами и драгоценными камнями. Фетх‑Али‑шах был в золотой короне, украшенной огромным алмазным пером-челенгом. Нарукавники шаха от плеч до локтей были осыпаны рубинами, сапфирами, яхонтами, алмазами. Тут же возлежали на золотом блюде и два знаменитейших в мире алмаза: «Гора света» (Кохинор) и «Море света» (Дерианур). В глубине палатки вдоль полога переминались четырнадцать сыновей, а вельможи, стоявшие по сторонам трона, держали шахские регалии: малую корону, щит, саблю, скипетр и государственную печать. Согласно персидскому дворцовому этикету, служители, проходя по двору властелина, шли с опущенной головой и сложенными на груди руками. Тому, кто поднимал голову и позволял себя смотреть на шаха или его жен, тут же выкалывали глаза. Таков был старинный обычай, и никого это не удивляло.

Ермолова сопровождали два советника. Один нес на золотом блюде императорскую грамоту. При самом входе на площадку он остановился и сделал первый поклон. На середине между входом на площадку и палаткой следовал второй поклон, и перед самой палаткой – третий. После этого церемониймейстер Аллах‑Яр‑хан громко объявил:

– Чрезвычайный и полномочный российско‑императорский посол желает иметь счастье представиться Средоточию Вселенной и Убежищу Мира!

– Хош‑гельды! (Добро пожаловать!) – милостиво ответил шах и жестом пригласил посла в палатку.

Ермолов вошел, слегка поклонился и, сказав короткую приветственную речь, передал императорскую грамоту. Затем по приглашению шаха сел на назначенное для него кресло. Представляя затем чинов посольства, Ермолов обратил особенное внимание шаха на штабс‑капитана Коцебу:

– Ваше величество, сей молодой человек недавно объехал на корабле вокруг всей земли и видел все чудеса мира, кроме одного – вас! И теперь он прибыл со мной, чтобы лицезреть великого Фетх‑Али‑шаха.

Шах был чрезвычайно доволен таким поворотом разговора. Он заулыбался Коцебу, а затем попросил Ермолова по возвращении в Россию дать храброму мореходу следующий чин.

Во время следующей аудиенции Ермолов поздравил шаха с праздником и преподнес ему подарки: драгоценные хрустальные сервизы, мех, парчу и бриллианты, богатство которых привело Фетх-Али в полный восторг. Особенное восхищение шаха вызвали громадные зеркала.

– О! Я впервые вижу себя во весь рост, и это прекрасно! – цокал языком Фетх-Али, долго рассматривая самого себя в сверкании бриллиантов, отражавшихся в глубине волшебного трюмо.

Шах несколько раз отходил от зеркал, но снова и снова подбегал к ним, не в силах оторваться от себя любимого…

– Я чрезвычайно доволен и Ермоловым, и его подарками! – говорил вечером Фетх-Али великому визирю. – Может, действительно с русскими лучше дружить, чем бесконечно воевать?

– Ваши слова, мой господин, достойны, чтобы их внести в скрижали истории! – склонял голову мудрый старец Шафи Мазандарани. – Россия – великая страна и иметь ее другом большая выгода.

Сам визирь только что получил подарки от посла: бриллиантовое перо с огромным изумрудом, золотую табакерку, осыпанную рубинами, парчу и собольи меха.

Ермолов даром времени не терял…

– Нам следует закончить возложенное поручение, пока не изгладилось приятное впечатление от подарков! – заявил он свитским. – Поэтому будем ковать железо, пока оно горячо!

Во время визита Ермолов обратил внимание на вельможу, который, стоя недалеко от шахского трона (что говорило о его важности) и глядя на русского посла, все время кривил губы.

– Кто этот кривляка, которому столь противно смотреть на меня? – спросил Ермолов после визита у одного из толмачей.

– Это Мохаммад Хоссейн. Его считают главным преемником нынешнего великого визиря.

– Чем я ему пришелся не по нраву? – удивился Ермолов.

– Мохаммад Хоссейн очень дружен с английским послом, – коротко, но исчерпывающе сообщил толмач.

Когда же Ермолов между делом завел разговор с вельможами об ослепленном Ага-Мохаммедом нахичеванском хане