В палате общин Идеи заявил, что правительство его величества по-прежнему признает правительство Миколайчика законным правительством Польши.

Когда по дороге в Москву Миколайчик узнал о соглашении между советским правительством и Комитетом национального освобождения, ему захотелось вернуться обратно, но Черчилль с Рузвельтом уговорили его не делать этого. От премьер-министра президент узнал, что 28 июля Миколайчик, находясь в пути, направил Сталину послание, в котором выразил надежду на беспристрастное рассмотрение ситуации с наибольшей пользой «для нашего общего дела». На самом деле шансы на уступки со стороны советского правительства и нового польского комитета были ничтожны, и даже меньше, чем предполагал Миколайчик со своими коллегами, находившимися в плену заблуждений относительно своей необходимости советскому правительству для установления «общего языка» с польским народом. На самом же деле советские руководители не нуждались в этом и не собирались ничего уступать только для того, чтобы сделать приятное лондонскому правительству и его сторонникам. Эта позиция явно просматривалась в ответе, который 29 июля Вышинский дал Гарриману на вопрос, что советское правительство собирается сказать Миколайчику.

Вышинский ответил, что Миколайчик прекрасно знает позицию Советского Союза и «ему и вести беседу».

Днем 30 июля Миколайчик прибыл в Москву. Это было накануне трагической попытки варшавского подполья освободить от немцев свой город.

Польша продолжается; Варшавское восстание

Это была отчаянная и в высшей степени мужественная акция. Она разгорелась от искр, раздуваемых в Москве и на линии фронта, протянувшейся к востоку от Варшавы. В конце июня советские войска начали крупное наступление на Витебск на основном польском фронте. К концу июля они прорвали линию центральной обороны немцев и прошли через Белоруссию, преодолев более трех тысяч миль.

В свете последовавших за этим событий стоит вспомнить прогноз Молотова, сделанный им в беседе с Гарриманом 5 июля. Излагая послу стратегию текущего наступления советских войск, он сказал, что Красная армия из Белоруссии направится к Кенигсбергу, а потом повернет на юго-запад через Восточную Пруссию и Северную Польшу, обогнув Варшаву. Освобождение Варшавы предполагается предоставить польским партизанам и польской армии, после того как будут отрезаны все коммуникации немцев на западе. Он также добавил, что советские войска могут продвинуться в Южную Польшу.

Вероятно, Гарриман имел в виду именно эту беседу, когда 19 июля на вопрос Государственного департамента о намерениях Советского Союза высказал предположения: во-первых, Польскую армию генерала Берлинга (соединения в составе Красной армии), возможно, держат в резерве для использования при освобождении Польши, а во-вторых, Красная армия, возможно, пройдет мимо Варшавы, чтобы армия Берлинга совместно с партизанами могла бы, хотя бы для вида, если не фактически, взять Варшаву, после того как будут отрезаны все немецкие коммуникации на западе.

Если первоначальный стратегический план Советского Союза был именно таким, я не знаю, исполнялся ли он неукоснительно и был ли на самом деле предусмотрен решительный фронтальный бросок на Варшаву в процессе наступления Красной армии. Продвижение русских войск в течение следующего месяца по Центральной и Восточной Польше к Висле и Варшаве дает основание полагать, что вначале ради подобной попытки предполагалось изменить план, но потом от этого отказались. Если это было так, то решение остановиться перед Варшавой может быть объяснено несколькими причинами. Сталин хотел подождать, пока немцы в Варшаве не будут уничтожены, как и предполагали лондонские поляки и Черчилль. Кроме того, наступление советских войск в северной части фронта было остановлено в начале августа, и бросок через Восточную Пруссию к северу от Варшавы, перерезающий коммуникации на западе, не был завершен. По словам Сталина, Красной армии пришлось остановиться на Висле перед Варшавой, чтобы подтянуть боеприпасы, так как немецкая оборона в Варшаве была очень сильна.

22 июля поляки в Варшаве перехватили по радио приказ командующего 4-й немецкой бронетанковой армии своим частям отступить западнее Вислы.

Форсировав Буг в Центральной Польше, 24 июля войска Красной армии вступили на территорию западнее линии Керзона и взяли Люблин. В ночь на 26 июля – день, когда советское правительство пообещало подписать соглашение, по которому гражданское управление Польшей поручалось Национальному комитету освобождения, – советские войска дошли до Вислы примерно в 27 милях юго-восточнее Варшавы. В течение следующих нескольких дней они взяли Белосток и Брест-Литовск, то есть два главных подступа к Варшаве с востока. В официальном советском военном коммюнике от 28 июля сообщалось, что советская армия, «…продвигаясь к Варшаве с юга и с востока фронтом шириной почти 50 миль… находится в некоторых местах в сорока милях от Варшавы». В эту ночь в Варшаве третий раз бомбили сортировочные станции. Прага, промышленный пригород на восточном берегу Вислы, попала под артиллерийский огонь русских.

Главнокомандующий организованной подпольной армии в Варшаве генерал Бур с нетерпением ждал своего шанса взять город раньше частей Красной армии. До отъезда из Лондона в Москву Миколайчик отправил генералу Буру следующее послание: «На заседании кабинета республики была выработана общая резолюция, позволяющая Вам в любой момент поднять восстание. Если возможно, сообщите нам заранее».

Эта операция стала известна под названием «Буря». Приказ был довольно гибким и предоставлял местному лидеру каждого польского города решать самому – поднимать ли народ и когда.

25 июля кабинет принял резолюцию. Послание Миколайчика было отправлено где-нибудь между 25 и 27 июля. Я не знаю, было ли оно получено и вручено генералу Буру до или после того, как он передал по радио в Лондон: «Мы готовы в любой момент сражаться за Варшаву. О дне и часе начала восстания я доложу».

Генерал Андерс, командующий польским корпусом в Италии, противился идее общего восстания. Генерал Соснковский, министр обороны, находившийся в тот день в Италии с Андерсом, согласился с ним и 28 и 29 июля отправил два следующих послания генералу Буру: «…в настоящих политических условиях я категорически против общего восстания, результатом которого станет замена одной оккупации на другую. Следует трезво и объективно оценить ситуацию в Германии. Любая ошибка дорого нам обойдется. В то же время необходимо сосредоточить все политические, моральные и физические силы на борьбе против захватнических планов Москвы».

Эти послания, может быть, дошли до Бура только тогда, когда он начал действовать. В любом случае, этому осторожному совету прямо противоречит более позднее послание президента Рачкевича из Лондона. А 2 августа министр Квапинский (замещающий Миколайчика во время его отсутствия) подтвердил Буру, что «в связи с предложениями главнокомандующего избегать открытых вылазок и полновесных действий, которые вы планируете, польское правительство не считает возможным менять свои предыдущие указания и ваше решение. Открытое вооруженное выступление целиком находится в пределах вашей компетенции. Это относится и к восстанию». К этому времени восстание уже началось.