Как он мог забыть об этом, если накануне, 14 сентября, президент благосклонно согласился, почти пообещал продолжить помощь по ленд-лизу в период войны против Японии, после разгрома Германии? Снаряжение будет поставляться на сумму примерно три с половиной биллиона долларов; это позволит Соединенному Королевству вместо военной промышленности заняться экспортными отраслями.

Остальные требования – продовольствие, сырье, техника и суда – оценивались еще примерно в три биллиона долларов. Эта предполагаемая помощь действительно привлекала, особенно если учесть, что она оказывалась без каких-либо условий, которые могли бы помешать Британии заняться экспортной торговлей. Кроме того, Черчилль, может быть, хотел, согласившись с этой программой действий, убедить Сталина и Рузвельта, что ему нет дела до немцев и у него нет тайного желания использовать их для поддержания баланса сил против Советского Союза после войны. Или – окончательная догадка – Черчилль согласился с Рузвельтом по этому вопросу, а за это Рузвельт согласился на юго-западную зону оккупации в Германии вместо северной, которую он так хотел? Сколько можно найти возможных объяснений этому поступку, в некоторой степени неразумному, в той мере, в какой Черчилль мог быть неразумным!

И президент, и премьер-министр вскоре убедились, как правы были их ближайшие советники, доказывая, что меры, о которых они договорились, непрактичны и вредны. Стимсон и Хэлл восстали против них. Хэлл выдвинул два новых соображения. Одно заключалось в том, что советское правительство, с которым не посоветовались, может обидеться. Кроме того, если Британии будет предоставлен крупный кредит без каких-либо условий, это расстроит планы Хэлла склонить ее согласиться на торговую политику, которую мы отстаиваем.

Так или иначе, но президент начал колебаться в отношении политики, обозначенной в соглашении, которое они с Черчиллем подписали в Квебеке. И у Стимсона, и у Хэлла сложилось впечатление, будто он не осознал важности этого документа. 2 октября Хэлл получил от президента записку, датированную 29 сентября, в которой явно чувствовалась склонность к компромиссу. Вот часть этой записки:

Обедая с президентом 3 октября, Стимсон вернулся к этой теме. Вот забавное замечание, сделанное им в своем дневнике: «Он [президент] усмехнулся, озорно взглянул, сказал, что „Генри Моргентау дал маху“, и добавил, что мы на самом деле не думаем так; что у него нет желания превращать Германию в сельскохозяйственную страну и он лишь хочет, чтобы часть дохода от Рура и Саара шла на нужды Великобритании…»

Стимсон пытался довести до него значение того, что он подписал, прочитав относящиеся к делу фразы Квебекской конференции. В дальнейшем он записал в своем дневнике: «Он [президент] искренне смутился и сказал, что не представляет, как он мог это подписать; очевидно, он сделал это, не подумав». Это последнее замечание может быть истолковано только в одном смысле: под влиянием идей, описанных в процитированной записке Хэллу, он довольно поспешно одобрил в Квебеке программу, которая, вопреки его намерениям, вела к полному разрушению. Излишняя жесткость возбудила реакцию против политической линии, которая, если держать ее в умеренных границах, могла согласованно проводиться коалицией.

Как бы то ни было, президент отошел от соглашения, достигнутого в Квебеке. Чувствуя себя затравленным и неуверенным, он дал знать Черчиллю и Сталину, которые собирались встретиться в Москве, что ему бы не хотелось, чтобы они принимали какие-либо решения по Германии до тех пор, пока он не сможет обсудить с ними эту тему. Забегая вперед, скажем, что 20 октября, комментируя меморандум Хэлла, в котором тот информировал его о состоянии планов по Германии, он написал: «…По-моему, нам требуется всесторонне обдумать, как поступить с Германией, но некоторые моменты заставляют меня считать, что спешить в этом вопросе совсем не обязательно. Может быть, должна пройти неделя, может быть, месяц, а может быть, и несколько месяцев. Мне не нравится строить детальные планы в отношении страны, которую мы еще не заняли».

Однако в том же ответе он одобрил, основываясь на дальнейшем рассмотрении фактов, большую часть самых умеренных предложений и стандартов управления экономической, политической и общественной жизнью Германии.

Черчилль столь же поспешно отмежевался от скоропалительного квебекского соглашения, заметив: «…идея сделать Германию „пасторальной“ не приживется».

В предложенной политической директиве, посланной британским правительством на рассмотрение в Вашингтон в конце октября, содержалась гораздо более умеренная программа управления экономической жизнью Германии и делами, которые за короткое время завоевали благосклонность в Квебеке.

Попытки заключения польско-советских соглашений

Для выработки общей политики по Германии, казалось, было еще далеко. Но к концу лета осталось очень мало времени или не осталось совсем для решений по Польше, которую быстро занимали советские войска.

Рузвельт, снова сообщив Сталину, что по-прежнему не хочет вмешиваться в польский вопрос, все-таки согласился принять Миколайчика в Вашингтоне. Между 7 и 14 июля 1944 года они провели четыре беседы. В это время шло вторжение в Нормандию. Президент чувствовал себя более уверенно, но решительно отказывался принимать какие-либо обязательства. Он только повторял, что Польша должна быть свободной и независимой, и обещал позаботиться, чтобы она не оказалась после войны пострадавшей стороной. Президент намекнул, что это не так уж сложно выполнить, потому что Сталин реалист, но не империалист. Что же касается границ, в которых будет процветать польская нация, он сказал, что ему все же не нравится идея ограничить Польшу на востоке линией Керзона; но он лишь обещал при благоприятных обстоятельствах попытаться выступить в качестве «посредника» в выполнении соглашения по этому спорному вопросу. Он свободно и легко обрисовал свою идею урегулирования, по которой Польша, уступая Советскому Союзу территорию на востоке, оставляла за собой Львов, районы Тернополя и Дрогобыча. в которых добываются нефть и поташ.

Об этом Миколайчик рассказывает в своей книге. Однако существует расхождение между этим рассказом и фразой Чехановского. польского посла в Соединенных Штатах, утверждавшего, что президент упомянул «город Львов, город и нефтяные месторождения Дрогобыча и район Станислава».

И Станислав (ныне Ивано-Франковск. – Примеч. ред.), и Тернополь находятся довольно далеко соответственно к юго-востоку и востоку в Восточной Галиции. Тернополь расположен недалеко от русской границы. Станислав значительно удален к юго-востоку от Львова, но, вероятно, более, чем Тернополь. Отдать какой-либо из этих городов Польше означало бы включить в ее состав большую часть Восточной Галиции.