он надеется, что оно станет последним. Он пообещал не говорить о том, что тогда произошло, и велел мне прекратить спорить с двоюродным дедушкой, не обращать на него внимания, как бы агрессивно, ехидно и противно он себя ни вел. Спорить с ним было бесполезно, рассуждал папа, потому что мой двоюродный дедушка в любом случае скоро умрет. Папа с ним не ладил – между ними что-то когда-то произошло, – поэтому общался он с ним предельно осторожно. В тот день я держала все эти наблюдения при себе, потому что была безмерно рада узнать, что скоро вернусь домой и буду жить с родителями. Но кое-что возбуждало мое любопытство.

Папа сказал, что это было наше второе расставание – и произошло оно из-за меня. А что насчет первого? Тогда тоже я была причиной? И почему вообще мы расставались, и почему я ничего об этом не помню?

Он сказал, что я тогда еще была очень маленькая и ничего не понимала, что это произошло вскоре после моего рождения, когда мне не было еще и годика.

– Ты тогда жила со своей мамой и моей матерью, – пояснил он. – Они о тебе заботились.

– А ты где был?

– В другом месте. В очень неприятном месте. – Он помолчал. – Мама и бабушка приносили тебя с собой, когда приезжали повидаться со мной.

– А почему ты там был?

– У меня не было выбора, – он снова замолчал. Ему было очень неловко и стыдно, но он понимал, что больше не может держать меня в неведении. Я настаивала, забрасывая его вопросами, а он наконец решился и сказал:

– Я сидел в тюрьме.

– Ты сидел в тюрьме, – повторила я его слова.

– Да, я был заключенным, – сказал он. – Обвиненным за покушение на убийство, несмотря на то что это была обычная ссора.

– Суд приговорил меня к десяти годам тюрьмы, – продолжал он, – но я просидел всего чуть больше трех лет, потому что мне смягчили приговор за хорошее поведение. А еще в том году было несколько важных дат, суливших удачу, и в один из таких дней я получил королевским указом снижение срока заключения. Так что я освободился гораздо раньше.

– А кто тебя туда посадил, папа?

– Брат твоего дедушки. Двоюродный дедушка Тай.

Я никогда не пойму, как члены семьи могут причинять друг другу такую боль. Выходит, из-за двоюродного дедушки Тая мой папа почти четыре года провел в тюрьме, и это вполне объясняло, отчего у них испортились отношения, хотя они жили на одной земле. Папа не был так одержим границами участков, как двоюродный дедушка Тай. Наверное, папа чувствовал, что плохо обошелся с Таем, – то, как папа вел себя по отношению к нему, было, как мне казалось, косвенным признанием вины за произошедшее между ними.

Теперь все встало на свои места: почему мне всегда казалось, что двоюродный дедушка все время старался меня смутить, больше, чем кто-либо другой в нашей семье, когда я приезжала погостить в родной город. Он владел этой землей довольно долго, и за все построенное на ней он заплатил кровью, потом и слезами: гараж с автомастерской, магазинчик, жилое здание, которое он сдавал в аренду приезжим рабочим… Даже короткий переулок перед нашим домом был назван в его честь: «Переулок механика Тая». Он настроил домиков вокруг старого особняка, чтобы все его родственники могли жить вместе, по возможности в согласии, на одной земле. Это крошечное королевство, королевство, которое он построил решимостью и своими руками, питаемый той древней силой, что осталась в нем с детства, когда он обещал матери построить ей дом – и это обещание он выполнил, – а теперь, став стариком, он мог радоваться тому, что все его мечты осуществились. Он был хозяином своего будущего, настоящего и прошлого, и все благодаря его тяжкому труду, амбициям и его жизни.

На следующий день я подбираю момент, чтобы побеседовать с двоюродным дедушкой Таем, хотя знаю, что я далеко не любимая внучка и что меня отправили жить подальше от этих мест из-за того, что случилось с прабабушкой. Но было это десять лет назад, и я могла только надеяться на то, что его ненависть ко мне за эти годы выветрилась.

В это время дня двоюродный дедушка Тай обычно уходил в молельную комнату, медитировал и мысленно благословлял других – делая все, что могло бы очистить его дух. Я дожидаюсь его перед комнатой, и когда он выходит, делаю вид, будто случайно проходила мимо.

– Ты когда вернулась? – спрашивает он.

– Два дня назад.

Как будто на этом он намеревается прекратить нашу беседу. Но только он собирается уйти, как я его окликаю:

– Дедушка!

Он бросает на меня хмурый взгляд и шагает прочь. Я плетусь за ним до самой до кухни. Усевшись, он спрашивает, зачем я ему докучаю.

– Буду с тобой честной, дедушка, потому что знаю, что ты все равно найдешь повод на меня накричать. Дело в том, что я хочу у тебя кое-что спросить.

– Тогда давай, спрашивай.

– Ты помнишь, что произошло между вами – папой и тобой?

– А что именно? Много чего произошло.

– Ну то, из-за чего он попал в тюрьму вскоре после моего рождения.

– Сволочь! – дедушка шумно задышал, пытаясь успокоиться, как и подобает добропорядочному буддисту вроде него. – Он тогда был тот еще говнюк! Никчемный бездельник, не то что сейчас. Думаю, ему пошло на пользу, что ты у него родилась.

Сейчас папа работает у него в гараже.

– Он вечно был пьян и под наркотой, – продолжал он. – Вечно ввязывался в драки, даже с родней.

– Он и с тобой подрался?

Двоюродный дедушка замолкает, и я слышу только, как скрипят его зубы. Он выпячивает нижнюю челюсть, шумно дышит; я замечаю, что ему трудно дышать. Не хочу, чтобы у меня были трудности с дыханием, когда я стану старухой.

– Я простил его за все обиды, которые он мне нанес. Я перестал вспоминать старые ссоры. Твой папа – это же семья. Он сын моего брата.

Выходит, то, что я ищу, хранится под замком в прошлом, под покровом прощения. И двоюродный дедушка Тай теперь решил идти буддистским путем отпущения и забвения. Он выбрал для себя отрешенность и всепринятие, которые приходят со старостью. Мы все носим прошлое и ту боль, что оно причинило, но, старея, мы убираем ее в коробки и запечатываем всепрощением, и эти коробки больше не будут вскрыты, по крайней мере в ближайшем будущем.

Я могла бы попытаться расспросить об этом папу, хотя из-за горечи обиды ему очень трудно вспомнить в точности, что