ладони, внутренне замирая и опасаясь, не повредил ли чего в тонком настрое мироздания, но нет…всё вокруг оставалось прежним, а мне вдруг с неудержимой силой захотелось спать. Вот лечь прямо тут, в туманном мареве и заснуть, не думая ни о чём.

Резкая боль, ударившая откуда-то сзади в основание позвоночника и прошившая его раскалённым прутом вплоть до основания черепа, отрезвила меня. Я вспомнил кто я и где нахожусь. Надо было возвращаться. Опасное здесь место для сна. Да и для всего остального. И как я смог в такие глубины сознания погрузиться? Непостижимо. Нет, нельзя так рисковать.

Я прислушался к себе, снова ловя ритм сердечных сокращений и шум крови в сосудах. И на эти звуки, как селезень на охотничий манок, как заблудившийся в ночном лесу охотник к дальнему огоньку, сначала робко, затем всё увереннее потянулся к выходу…

Странно, почему так темно, или я лишился зрения? Нет, вот же отблески костра освещают тот самый бруствер, а вот — тот самый кусок мешковины. Вместе с множеством звуков сквозь гул крови в уши ворвалась команда:

— Смир-р-на! К но-ге! — ах ты ж, грёбанный пополам! Неужто сорвалось? Шевельнулся? Я в горькой досаде, выполнив команду, ждал повторной «На плечо!» И не дождался.

— Вольна! Ефрейтор Пронькин свободен.

— Ну ты даёшь, Гаврила! Сам бы не был свидетелем, ни за что не поверил! — прапорщик крепко обнял меня, с тревогой пытаясь заглянуть в глаза, — ты чего молчишь? Всё в порядке? Гей! Язык проглотил?

— Пить хочу и…есть, — прохрипел я высохшим горлом.

— Ха! Ещё бы! Ты ж до вечерней поверки простоял. Ротмистр уж на всю желчь изошёл. Он уж и обедал, и завтракал, на тебя глядючи. И называл тебя всяко. Поносил матерно. Орал и в лицо, и в каждое ухо по отдельности. А ты стоишь и тем самым ухом не ведёшь! Скала! Утёс! Нет, бронепоезд! Не зря я представление на тебя написал. Ни на минуту не пожалел. Вот прямо сейчас каюсь, была подленькая мыслишка, что прав ротмистр и верно тебя наказывает, пусть и с ненужной жестокостью. Но ты доказал, что можешь и наказание с достоинством принять. Да… Кому скажи, не поверят.

— А вы и не говорите, вашбродь, — нормальный голос постепенно возвращался ко мне.

— Ага, не рассказывай? Тут за день почти весь батальон перебывал. Все норовили хоть глазом глянуть, как железный Гавр под ружьём пребывает. Чего застыл? Пойдём, пойдём! Ротмистр давно ушёл шампанское пить со штабными. Утомил ты его. Ха, ха… — Мавродаки возбуждённо блеснул белозубой улыбкой, — велено тебя свести к Подопригоре. Каптенармус расстарался тебе пайку отложить. Да что там, гренадеры наперебой толкались, чтоб тебе гостинца передать. Утёр ты племяннику нос. За всех нас утёр! Молча, достойно и терпеливо. Так и положено настоящему воину, — Костас посерьёзнел, — да только после этого он тебя ещё больше невзлюбит. Отомстить вздумает обязательно.

— Это всегда пожалуйста, — едва слышно прошептал я, понимая, что в следующий раз попросту постараюсь незаметно свернуть шею ротмистру и прикопать в одной из боковых траншей.

— Что сказал? — переспросил прапорщик.

— Пришли, говорю, — ответил я. Мы и правда за разговорами оказались на территории батальона.

Каптенармус сиял, как начищенные шпоры лейб-гвардейца на смотре у Его Императорского Величества. То есть, блестел, как яйца у кота. Хотя заявление спорное, но, если верить моему старшине из прошлой реальности, подобное вполне имеет место.

— Поснедай, хлопче, бо ще горячее. Ешь, ешь. Не торопись. У мэнэ ще е.

Полба, заправленная салом, была просто божественной. Я захрустел сладкой луковицей, подсунутой мне сердобольным ефрейтором. Почти полбуханки чёрного хлеба из дивизионной пекарни ушли вслед за полбой почти незаметно.

— Лягай прямо у тут, на ящиках, Гаврила. Штабс казав разбудить тебя к полуночи. Ох, нелёгкая… — под причитания Подопригоры я вырубился почти мгновенно.

Глава 22

Простите солдатам последний грех,

И в памяти не храня,

Печальных не ставьте над нами вех.

Какое мне дело

До вас до всех?

А вам до меня!

М. Соболь

Переход от сна к яви, казалось, занял всего долю мгновения. Уши немедленно заложило от чудовищного грохота, обрушившегося со всех сторон, дезориентируя и прижимая к земле. Несмотря на способность видеть в темноте, я только и успел осознать, что нахожусь в воздухе вместе с ящиками, на которых меня устроил спать Подопригора.

Что характерно, продолжаю крепко прижимать к себе карабин — единственную опору и надежду в этом хаосе. Накануне всё моё имущество было торжественно возвращено мне каптенармусом, который едва кровно не обиделся на моё предложение отблагодарить его рублём.

Обстановка вокруг явно говорила о том, что немцы решили повторить утренний обстрел, но на этот раз взявшись за нас всерьёз, ибо прилетавшие и взрывающиеся то и дело чемоданы поднимали в воздух тонны земли и обломков, что мало походило на обычный обстрел из полевых орудий.

Приземлился я удачно, прямо на земляную насыпь перед пулемётной позицией. А вот ящики, летевшие вместе со мной, почему-то норовили свалиться мне прямо на голову. Хорошо, что большинство из них были пустыми, но парочку дополнительных чувствительных ссадин мне всё же обеспечили.

Шустро перебирая локтями и коленями, я сполз в ближайшую траншею, где оказался среди таких же застигнутых внезапным обстрелом бедолаг, большинство из которых орали что-то нечленораздельное, зажав уши ладонями и зажмурив глаза. Слух так и не вернулся, поэтому лица окружающих напоминали театр немого абсурда. Сверху на нас не прекращала сыпаться какая-то дрянь, липкая и мокрая на ощупь. Воняло сгоревшим тротилом, дерьмом и, кажется, мясным варевом…

— Кухню! Кухню накрыло, братцы! Ай, беда! Прямым попаданием! — по случайности или провидением господним рядом нарисовался один из моих санитаров с выпученными от ужаса глазами. И его визг прорвал блокаду молчания, вернув мне слух.

В ушах неприятно звенело, и я расслышал лишь его фразу про кухню, хотя он продолжал ещё что-то кричать, жестикулируя и порываясь не только встать, но и вылезти на бруствер, вскидывая руки в неистовом отчаянии. Кто-то из более опытных солдат ухватил санитара за ноги и утащил на дно траншеи, где его связали ремнём и начали отпаивать из фляжки.

Снова ухнуло три раза кряду, немного дальше, чем предыдущая серия разрывов. Земля как-то по-особенному вздрогнула, да так, что я клацнул зубами, неприятно прикусив язык. Солоноватый вкус крови во рту заставил сплюнуть. Похоже, планы на ночную разведку проходов в заграждениях накрылись медным тазом, вернее, чемоданами тяжёлой артиллерии противника. За