шиворот продолжала ссыпаться земля, заставляя ёжится, в затылок неудобно упёрлось что-то твёрдое.

Я попытался скинуть помеху, мешавшую сидеть и, ухватившись рукой за какой-то продолговатый предмет, с силой потянул его из-за плеча. И с недоумением уставился на зажатый в ладони сапог, из которого торчала нога, оторванная аккурат в области колена. Белели обломки берцовых костей.

К горлу подкатил неприятный комок, скорее от неожиданности случившегося, нежели от самого факта. Я почему-то медленно и осторожно положил оторванную ногу в нишу для гранат, вырытую в стенке траншеи, стараясь больше не смотреть в эту сторону.

Спустя некоторое время методичность и монотонность взрывов, раздававшихся теперь совсем уж отдалённо, перестала заставлять то и дело вздрагивать прятавшихся рядом солдат. Потянуло запахом табака, послышались разговоры, а стоны раненых стали глуше — или это защитная реакция психики? Пехота закурила, знать скоро обстрелу конец…

— Ить, герман-то, чёртушко. Лупить и лупить! Видать, снарядами богат, не то что наши. Что им повылазило! Ни пожрать толком, ни помолиться к ночи, — послышался справа незнакомый голос одного из солдат.

— Чего б ты понимал, тетеря! — тут же отозвался слева чей-то густой бас, — енто вон нас с толку сбивает. Утром тоже, навроде, впустую молотил по позициям, думали, ён в атаку пойдёт — ан нет. Ничего не случилось! И сейчас так же. Дуриком в ночь не попрёть. Герман умный, зазря гибнуть не станет. Помотает нервы пару-тройку раз, а как мы расслабимся, вот тогда и вдарить сурьёзно, — солдаты загомонили, обсуждая оба варианта событий.

Прислушиваясь к их разговорам, я не заметил, как стихла канонада. Послышались команды, окрики унтеров.

— Р-разобраться в окопах! Перекличка! Раненых в лазарет! Убитых на вторую линию! Да шибче, шибче, с-сукины дети! Огня не зажигать! Фонарями светите сторожко!

Тут-то меня и отыскал Подопригора. Похоже, ефрейтор настоящий уникум сыска. Я в таком бардаке до утра бы промучился.

— Хлопче? Живый! Ай, гарно! Давай, швыдче, до прапорщика Мавродаки, он у командирского блиндажа.

— Что? Всё-таки идём?

— Ни зразумию до чого. Приказано тоби отыскать. А там, як зробытся…

Снаряды противника на сей раз пропахали наши позиции значительно серьёзнее, чем накануне.

Не знаю, как остальным, но мне, пока пробирался до командирского блиндажа, удалось изрядно насмотреться. Большой калибр — это большой калибр. Не прибавить ни убавить. Встречались места, где от пулемётных позиций, блиндажей и отдельных огневых точек оставались огромные воронки. И больше ничего: ни трупов, ни мусора, ни каких-либо видимых останков.

Входя в блиндаж в довольно мрачном настроении, я полагал увидеть что-то вроде военного офицерского совета, но застал лишь штабс-капитана и прапорщика Мавродаки.

— О, а вот и наш герой! Не запылился, — настроение у Крона тоже было мрачным.

— Так точно, вашбродь. Малость ошиблись.

— Это насчёт чего? — недоумённо оторвался от карты Август Карлович.

— Насчёт «не запылился». После такой артподготовки земля разве что только в исподнем не шебаршится.

— А, вон ты про что, Гаврила! Удар тяжёлой австрийской артиллерии штука неприятная, но тем не менее сегодня она нам на руку. В ночное время работа корректировщиков затруднена. Поэтому били австрияки не всегда точно. Мне уже доложили, что значительная часть попаданий пришлась с недолётом: аккурат между нашими и немецкими позициями, как раз на левом фланге, куда и предполагалось направить для расчистки пути для утреннего наступления два взвода наших штурмовиков. От воронки к воронке всяко сподручнее продвигаться, как считаешь, Гаврила?

— Наверно, господин штабс-капитан. Только вот не совсем понимаю, почему вы мне это говорите. Я проводник. Моё ночное зрение в вашем распоряжении. В остальном, как прикажете.

— Не совсем так, ефрейтор, — вступил в разговор Костас Дмитриевич, — ещё сегодня утром при обстреле батальон потерял довольно много людей, в основном ранеными, к сожалению, есть и убитые. Среди потерь есть командиры взводов второй и третьей роты. Унтеров осталось наперечёт. Поэтому Август Карлович принял решение назначить тебя временным исполняющим должность командира второго взвода третьей роты. Первым взводом, как ты знаешь, командую я. Ночная операция возложена на два этих взвода. Штурмовики уже предупреждены и готовятся. Осталось ввести в курс дела тебя.

Видимо, у меня отвисла челюсть от подобных новостей, потому что Крон и Мавродаки дружно улыбнулись.

— Что, ефрейтор, остолбенел? Как дисциплину нарушать, так ты первый, а как ответственность на себя взять, так и дар речи потерял?

— Ничего я не потерял, вашбродь. Просто… я же всего лишь ефрейтор. Как-то это быстро слишком. И как меня солдаты примут? Я же не из их взвода. И даже наоборот. Из санитарной команды.

— Ты за это не переживай, Пронькин, — Мавродаки переглянулся со штабс-капитаном, — у тебя во взводе командиры отделений бывалые, если что, помогут. Да и слава о тебе в батальоне давно гуляет. Так что не тушуйся. Ежели ночью всё сладится, так, глядишь, вместе с Георгием и унтер-офицерские погоны наденешь!

— Эх, господин прапорщик, вашими бы устами… Не хвалиться бы мне идучи на рать, а хвалиться, идучи с рати…

— Я же говорил вам, господин штабс-капитан, редкого оптимизма человек Гаврила Пронькин, — Мавродаки со значением посмотрел на Крона. И они со штабс-капитаном дружно расхохотались.

— Ну ладно, прапорщик, потехе время… Слушайте ещё раз внимательно, повторюсь для Гаврилы отдельно. У ваших взводов две основные задачи: успеть сделать под покровом ночи довольно широкий проход в заграждениях как с нашей, так и со стороны противника к четырём-пяти часам утра. Максимально скрытно, не зажигая огня! Затем, также скрытно, выдвинуться к правому флангу немецких укреплений, там за линией второго эшелона окопов, вот здесь, — он указал на пометки, сделанные красным карандашом на разложенной на столе карте, — дислоцирована немецкая батарея тяжёлых гаубиц со взводом охранения. Та самая, что вела обстрел полчаса назад. Это их основная позиция: авиаторы днём усмотрели. Тяжёлые орудия быстро не перебросишь на новый плацдарм, да австрияки, думаю, пока и не собираются. Важно другое. С наступлением утра она не должна выпустить по нашим позициям ни одного снаряда! Делайте что хотите, но пушки должны молчать! Утром, по проделанному вами проходу пойдут в атаку на левый фланг полк 8-й дивизии. И это лишь малая часть участвующих в намеченном наступлении войск. Только на нашем участке фронта я знаю о четырёх одновременных попытках прорыва. Запомните, к семи утра ваших взводов не должно быть на линии первой и второй линии окопов перед нами на протяжении как минимум вёрсты. Ибо в этот час бить по этим позициям станет уже наша тяжёлая артиллерия.

— Неужто, сподобились наконец, Август Карлович?! — глаза поручика Мавродаки заблестели.

— Сподобились, сподобились, прапорщик. С февраля из Бреста их под Перемышль ждали,