Подобную игру в “дипломатию” я и сам не раз практиковал, когда строили Волжский завод, потом КамАЗ и надо было склонить к положительному решению человека, к которому шёл на поклон за нужной визой. И начинаешь ему петь, какой он хороший, что только он может решить судьбу ВАЗа, КамАЗа. Потому все заходы со словами о премьерстве выслушивал с юмором и всерьёз не воспринимал».

С Владимиром Ивановичем стал чаще встречаться Михаил Сергеевич и включал его в составы делегаций во время своих зарубежных поездок.

Щербаков В. И.: «Президент аккуратно интересовался моим мнением о том, кого можно куда назначить. А как-то и прямо спросил: “А ты мог бы возглавить правительство, если я предложу?” Подобные вопросы, в том числе по оценке качеств той или иной кандидатуры, Михаил Сергеевич задавал мне один-два раза в неделю в течение почти месяца. В ответ я неизменно убеждал его, что я, наверное, единственный, кто не может возглавлять Кабинет министров. Во-первых, в правительстве недавно и ни для кого не являюсь авторитетом: одни министрами работают столько лет, сколько мне всего от роду, у других государственных наград больше, чем мне лет. Скажем, к Юрию Маслюкову я сам пять лет ходил на приём по записи, иногда часами дожидался очереди у него в приёмной. Я его очень уважаю, и он ко мне хорошо относится, но я для него Володя, а он для меня – Юрий Дмитриевич. То же и с другими и это в одночасье никаким постановлением не изменить. И как я буду ими руководить?»

К тому же он понимал, что не будет авторитетам для таких политических аксакалов, как Назарбаев, Каримов, да и глав других союзных республик. Слишком сильно будет искушение попытаться манипулировать молодым неопытным премьером. Наконец, Владимир Иванович осознавал, что у него недостаточно знаний о союзной экономике, чтобы успешно управлять ею. Он представлял, что следует делать в промышленности и социальной сфере, и это чрезвычайно важно, но в столь критические моменты недостаточно.

Возможным кандидатом на пост главы Кабмина Щербаков тогда называл Павлова, прекрасно знающего экономику и, что особенно важно, в деталях представляющего все межбюджетные и межотраслевые финансовые потоки, умеющего ими управлять. У Валентина Сергеевича сложились хорошие рабочие отношения со всеми министрами СССР, руководителями союзных республик и регионов, председателями областных исполкомов.

Столь опытный профессионал нужен был, так как самыми острыми на тот момент были всё-таки финансовые и межбюджетные вопросы, денежное обращение, – вокруг них кипели страсти, завязывался клубок противоречий во всех отношениях Центра и республик. Сепаратизм набирал силу: вслед за союзными самостоятельности стали вожделеть лидеры автономные республик.

Стоило 6 августа 1990 года Борису Ельцину, ещё будучи главой Верховного Совета РСФСР, выступая в Казани, заявить: «Берите столько суверенитета, сколько сможете проглотить» – и сразу повторить эту популистскую фразу в Уфе – и бикфордов шнур был запалён: за Татарией государственный суверенитет провозгласили Карелия, Удмуртия, Якутия… К концу года в РСФСР не осталось практически ни одной автономии, включая Ямало-Ненецкий и Алтайский округа, которая не стала бы суверенной. Верховный Совет РСФСР принял закон о передаче в ведение республики контроля над природными ресурсами и промышленностью на её территории, а Ельцин объявил: кто перейдёт под юрисдикцию России – будет освобождён от налогов.

Состояние бюджетов СССР и республик, многих хозяйствующих субъектов, а тем более бюджетных организаций (армии, школ, больниц) было ужасным.

Щербаков В. И.: «Для выхода из кризиса надо было находить, прежде всего, бюджетные развязки, и Павлов, конечно, здесь был на голову профессиональнее всех прочих кандидатов. Он же был наиболее подготовлен к этой работе и по уровню знаний всей экономики страны. Второго такого человека в Правительстве СССР просто не было. Мог бы очень достойным премьером стать Ю. Д. Маслюков, но к тому времени у него было уже три инфаркта и вряд ли бы он долго мог выдержать такие жёсткие и нервные ситуации. Всё это я откровенно и сказал президенту».

Отставка Николая Ивановича не стала неожиданной – два первых лица в государстве давно уже не находили общего языка.

Щербаков В. И.: «Последней каплей для Рыжкова стало решение съезда преобразовать союзный Совет министров в Кабинет министров, резко сократив его распорядительные и управленческие функции и даже отобрав право законодательной инициативы. Иначе говоря, правительство не только лишалось возможности энергично и прямо влиять на многие вопросы хозяйственной жизни страны, но даже права вносить в Верховный Совет предложения о том, как нужно исправлять ситуацию, какие законы принимать. Если прежде, по Конституции, президент “обеспечивал взаимодействие” высших органов государственной власти и управления, то теперь он “возглавил” систему органов госуправления. До декабрьских изменений в Конституции президент мог “приостанавливать” действие постановлений и распоряжений Совмина. Теперь же он получал право их отменять.

Фактически союзное правительство превращалось даже не в администрацию, а в рабочий аппарат Президента СССР, подотчётный одновременно ещё и Верховному Совету.

Чтобы, видимо, подчеркнуть этот новый статус, Кабмин СССР решили выселить из Кремля, где правительство работало чуть ли не со времён переезда из Петрограда в Москву, в здание на Пушкинской улице, где ныне располагается Совет Федерации России. Переселение объяснили необходимостью ремонта Кремля, что породило корпоративную остроту: самое время ремонтировать Кремль, только не стены, полы и мебель, а головы на пятом этаже (там располагался кабинет Президента СССР и сидели его помощники).

Рыжков ещё раз вышел на трибуну – к залу, который со всей очевидностью не был склонен его слушать. Между тем председатель упраздняемого Совета министров СССР говорил об очевидном: перестройка сломала многие устоявшиеся структуры, как государственные, так и партийные. Взамен же пока ничего действенного и эффективного не создано. Это прямо отразилось на экономике, где теперь нет ни плана, ни рынка. Компенсировать на новой, демократической основе ослабление механизма власти не удалось. Более того, перестали действовать многие вертикальные структуры исполнительной власти и в этом корень основных бед, остро проявившихся и в экономике, и в сфере правопорядка, и в межнациональных отношениях, и в моральном состоянии общества.

Характер нашего строя таков, подчёркивал Рыжков, что нынешний кризис экономики порождён не обострением внутренних противоречий в производственной сфере, а очевидным кризисом в области политики, идеологии и управления. Мы не смогли в ходе реформы утвердить приоритет экономики над идеологией и политикой. Таково общество, в котором мы живём. Можно сколько угодно его критиковать и осмеивать, но нельзя жить в нем вне его законов, менять его, не понимая его природу, его суть. Мы пытаемся лечить не болезнь, а