— Но что означают медные пуговицы на пальто человека, который убил Пабло? И на форме полицейского? Почему они привели меня в ужас и вызвали фугу?

— Мы знаем, что военные участвуют в сокрытии случившегося, — сказал Доминик, крутя ручку обогревателя, чтобы повысить температуру: обдуваемые ветром окна излучали холод, — а на их формах есть медные пуговицы, правда не со львами. Скорее всего, там тисненые орлы. Пуговицы на пальто убийцы и на форменной куртке полицейского, вероятно, напоминали пуговицы на мундирах тех, кто держал нас в заточении в этом мотеле.

— Да, но вы сказали, что на них были защитные костюмы, а не мундиры.

— Может быть, они не все время носили защитные костюмы. В какой-то момент они решили, что опасность миновала и костюмы можно снять.

Она кивнула:

— Я уверена, так оно и есть. И тогда остается только одно. Эти каретные фонари за домом на Ньюбери-стрит в день убийства Пабло. Я вам рассказывала о них: кованое железо с зернистыми стеклами янтарного цвета. Лампы мигают, как пламя газовой горелки. Совершенно обычные лампы. Но при виде их я отключилась.

— Основания ламп в номерах «Транквилити» имеют форму фонарей типа «летучая мышь» с маленькими янтарными окошками.

— Черт побери! Значит, причиной каждой моей отключки был предмет, напоминавший о тех днях, когда мне промывали мозги!

Доминик помедлил, потом залез под свитер, вытащил поляроидную фотографию из кармана рубашки, протянул ей.

Джинджер побледнела и задрожала, увидев себя, свои пустые глаза, уставившиеся в камеру.

— Гевалт! — воскликнула она и отвернулась от фотографии.

Доминик дал ей время, чтобы прийти в себя.

Снаружи, в гаснущем грязно-сером свете дня, в молчаливом ожидании застыло около десяти машин, похожих на темных, немых, задумчивых животных. Ветер носил по щебенчатому покрытию мусор, мертвые листья, всевозможную труху.

— Это мешугге, безумие какое-то, — сказала Джинджер, снова переводя встревоженный взгляд на фотографию. — Что могло случиться с нами, что оправдывало бы этот продуманный, опасный заговор? Что такого важного мы могли увидеть, черт побери?

— Мы узнаем, — пообещал Доминик.

— Узнаем ли? Позволят ли они нам? Они убили Пабло. Разве они не пойдут на что угодно, чтобы не дать нам раскрыть правду?

Еще раз отрегулировав обогреватель, Доминик сказал:

— Насколько я понимаю, заговорщики делятся на две фракции. Есть твердолобые, как полковник Фалкерк и его подчиненные, а есть ребята получше — не могу назвать их «хорошими ребятами»: например, тот парень, который прислал нам эти фотографии, и те двое в защитных костюмах из моего сна. Твердолобые хотели прикончить всех нас с самого начала, чтобы их тайне с гарантией ничто не угрожало. Но ребята получше решили прочистить нам мозги, использовать вместо насилия методы контроля памяти, чтобы мы могли жить и дальше. Видимо, у них больше влияния, раз они смогли продавить свой план.

— Убийца Пабло, вероятно, принадлежит к твердолобым.

— Да. Работает на Фалкерка. Полковник наверняка готов убивать всех, кто может разоблачить его операцию прикрытия. Но есть другая группа, которая не верит в «окончательное решение» Фалкерка, и я думаю, что они все еще пытаются нас защитить. Значит, шанс есть. Но мы не можем взять и уйти. Не можем вернуться домой и попытаться вести прежнюю жизнь только потому, что враг кажется таким сильным.

— Да, — согласилась Джинджер, — не можем. Ведь пока мы не узнаем, что случилось, у нас не будет никакой жизни.

Ветер нанес пожухлые листья на лобовое стекло, на крышу. Джинджер обвела взглядом парковку:

— Они, вероятно, знают, что мы собираемся в мотеле, что их планы рушатся. Как думаете, они наблюдают за нами?

— Весьма вероятно, что они взяли мотель под наблюдение, — сказал Доминик. — Но по дороге в аэропорт за мной никто не увязался. Я проследил, нет ли хвоста.

— Им не нужно было садиться вам на хвост, — мрачно произнесла она. — Они знали, куда вы направляетесь. Знали, кого встречаете.

— Не заблуждаемся ли мы, когда думаем, что действуем по собственной воле? Может быть, мы только жуки на ладони гиганта, способного раздавить нас, когда он захочет?

— Может быть, — согласилась Джинджер Вайс. — Но ей-богу, мы хотя бы можем больно укусить его несколько раз, прежде чем он нас прикончит.

Она говорила с истовой решимостью, убедительной, но одновременно забавной в такой комичной ситуации — противостояние гиганта и десятка жуков. Доминика порадовала ее непоколебимая решимость при ничтожных шансах на победу, но он не смог сдержать смеха.

Удивленно моргая, Джинджер посмотрела на него и тоже рассмеялась.

— Эй, я что, чересчур расхрабрилась? Меня может прихлопнуть гигант, а я торжествую, потому что успею его укусить, прежде чем он оставит от меня мокрое место?

— Вам надо дать второе имя — Забияка: Джинджер Забияка Вайс.

Глядя на Джинджер, смеющуюся над собой, Доминик еще раз поразился ее красоте. Его реакция на нее, когда он увидел ее на трапе, была мгновенной и сильной благодаря общим воспоминаниям, вычищенным из их памяти. Но даже будь они незнакомцами, которые никогда в жизни не пересекались, при взгляде на нее он почувствовал бы нечто большее, чем при виде других красивых женщин. При любых обстоятельствах ее лицо вскружило бы ему голову. Джинджер была особенной.

Он сделал глубокий вдох:

— Ну что, поедем? Я познакомлю вас с остальными.

— О да, — сказала она, вытирая тонкими пальцами слезы, которые появились в уголках ее глаз после приступа невеселого смеха. — Да, я очень хочу познакомиться с ними. С другими жуками на гигантской ладони.

Оставалось меньше получаса до захода солнца. В высоких долинах лежали длинные тени, грязно-серый свет, лившийся с затянутого тучами неба, придавал таинственный вид даже таким обыкновенным предметам, как скальные породы, клубки полыни и пожухлых злаков.

Прежде чем ехать в мотель, Доминик Корвейсис остановился с Джинджер у «особого места», как он его назвал, — участка земли в двухстах с лишним ярдах к югу от восьмидесятой федеральной. Ветер шелестел в почти невидимых зарослях. Лед на траве и полыни, когда он был заметен, казался черным, глянцево-черным.

Писатель молча встал поодаль от Джинджер и засунул руки в карманы куртки. Он предупредил свою спутницу, что никак не хочет влиять на ее реакцию, когда она окажется в этом месте, и предвосхищать ее первые ощущения.

Джинджер медленно прошлась туда-сюда, чувствуя себя глуповато, словно участвовала в наспех организованном эксперименте по телепатическому восприятию, настраивалась на вибрации ясновидца. Но это чувство быстро прошло, когда вибрации и вправду стали сотрясать ее. Возникло какое-то загадочное беспокойство, она поймала себя на том, что держится подальше от густых теней, словно там прячется что-то враждебное. Сердце ее забилось чаще. Беспокойство перешло в страх, она почувствовала, как изменилось ее дыхание.