Керчия – изолированный от врагов остров, оберегаемый морями и огромным флотом. Лишь двух вещей столица боялась больше всего – пожара и болезни. Подобно тому, как огонь с легкостью распространяется по теснящимся крышам города, так и болезнь играючи передается от тела к телу, через гущу толпы и прижатые друг к другу жилые дома. Как и в случае со слухами, никто точно не знал, с чего она начиналась и каким образом так быстро распространялась, только то, что это случалось – через дыхание или прикосновение, по воздуху или каналам. Богачи страдали меньше, поскольку могли закрыться в своих величественных поместьях или садах, или же вообще уехать из города. Зараженных бедняков изолировали от общества в полевых госпиталях или на баржах за гаванями. Чуму не остановить деньгами или пушками. Чуму невозможно было ни в чем убедить, и у нее ничего нельзя было вымолить.

Только самые юные жители Кеттердама не помнили «чуму придворной дамы» и плавающие по каналам лодки для больных, где сидели телосборщики с длинными веслами. Те, кто пережил болезнь, потерял детей, родителей, братьев и сестер, друзей или соседей, помнили карантин, тот ужас, который вызывали самые обычные человеческие контакты.

Законы, касающиеся чумы, были просты и нерушимы: если прозвучит сирена, все частные лица должны вернуться домой. Офицеры городской стражи расходились по разным частям, раскиданным по городу, – таким образом не допускалось распространение заразы по всем полкам. Их выпускали только для того, чтобы остановить мародеров, и за столь рискованные операции офицерам платили тройной оклад. Торговля останавливалась, и лишь лодки для больных, телосборщики и медики могли вольно перемещаться по городу.

Я знаю, чего Кеттердам боится больше, чем шуханцев, фьерданцев и всех банд Бочки, вместе взятых. Каз все правильно рассчитал. Баррикады, блокады, проверка документов – обо всем этом забудут при угрозе чумы. Разумеется, на самом деле никто из этих людей не был болен, думала Нина, быстро шагая по гавани. Омертвевшая плоть распространялась по телам не дальше, чем желала сердцебитка. Позже им придется ее удалить, но никто не заболеет и не умрет. Максимум полежит пару недель в изоляторе.

Нина натянула капюшон и старалась не встречаться ни с кем взглядом. Хоть она и была причиной всего этого, а также знала, что чума – это выдумка, ее сердце все равно бешено колотилось, стуча галопом от творящейся вокруг истерии. Люди плакали, пихались и кричали, дерясь за место на плоскодонке. Хаос. Хаос, который сотворила она.

«Я это сделала, – с удивлением подумала Нина. – Я управляла трупами, кусочками костей и омертвевшими клетками». Как это ее характеризовало? Если у какого-то гриша когда-либо и были такие способности, она о них не слышала. Что о ней подумают другие? Ее товарищи корпориалы, сердцебиты и целители? «Мы соединены с силой самого созидания, творения в сердце мира». Может, ей стоило устыдиться или даже испугаться. Но она не создана для стыда.

«Возможно, Джель погасил один свет и зажег новый». Нине плевать, был ли это Джель, святые или бригада огнедышащих котят; мчась на восток, она вдруг впервые за долгое время почувствовала себя сильной. У нее не было отдышки, боль в мышцах притупилась. Девушка зверски проголодалась. Жажда парема казалась далекой, как воспоминание о настоящем голоде.

Нина горевала о своих прошлых способностях, о связи с миром живых. Ей претил этот теневой дар. Он казался обманом, наказанием. Но как жизнь связана со всем окружающим, так и смерть. Это была бесконечная быстрая река. Нина окунула пальцы в ее течение, держала в руке вихрь своей силы. Она – Королева Траура, и в ее водах ей никогда не утонуть.

Инеж увидела, как дернулась рука Дуняши, и услышала звук, похожий на взмах крыла. Затем что-то отскочило от ее плеча. Девушка поймала серебряную звездочку прежде, чем та упала на крышу. На сей раз Инеж основательно подготовилась к встрече. Джеспер помог ей пришить новые подкладки из отельного матраца к тунике и жилетке. Годы на ферме, проведенные за штопкой рубашек и носков, научили его хорошо орудовать иголкой. Инеж не собиралась и дальше играть роль игольницы для Белого Клинка.

Девушка рванула к своей противнице, ловко лавируя по крыше, где провела столько времени. Затем метнула в Дуняшу ее же звезду. Та с легкостью увернулась.

– Мои клинки меня не предадут, – заворчала она, словно на малое дитя.

Но Инеж и не нужно было попадать, достаточно было просто отвлечь ее. Она сделала вид, что метает очередной клинок, и пока Дуняша уворачивалась, сулийка оттолкнулась от металлического выступа справа от нее, дав инерции пронести ее мимо соперницы. Она двигалась пригнувшись, с кинжалами в руках, и разрезала голень наемницы.

Инеж мгновенно поднялась и отпрыгнула назад на один из витиеватых орнаментов церкви, при этом не сводя глаз с Дуняши. Но та просто расхохоталась.

– Мне нравится твой настрой, Призрак. Не припомню, когда в последний раз кто-то пролил мою кровь.

Дуняша прыгнула на один из завитков орнамента, и они оказались лицом к лицу с ножами наготове. Наемница замахнулась и ударила первой, но на этот раз Инеж не поддалась инстинктам, с таким трудом вышколенным на улицах Кеттердама. Вместо этого она среагировала как истинная акробатка. Когда ждешь удара, не пытайся избежать его, а встреть с распростертыми объятиями.

Инеж прильнула к Дуняше, как партнер по танцу, используя движение соперницы, чтобы сбить ее с равновесия. Девушка снова взмахнула клинком, порезав вторую голень наемницы.

На сей раз Дуняша зашипела.

«Слаще, чем смех», – подумала Инеж.

Дуняша резко повернулась, крутясь на пальцах, как нож на кончике лезвия. Если она и чувствовала боль, то никак этого не показывала. В ее руках были зажаты два изогнутых клинка, которые двигались в прерывистом ритме, пока она преследовала Инеж по металлическому выступу.

Инеж знала, что ей ни в коем случае нельзя нарваться на эти клинки. «Так нарушь ритм», – сказала она себе. Девушка позволила Дуняше последовать за ней, капитулировала и попятилась назад по покрытию, пока не увидела тень высокого шпиля позади себя. Затем сделала вид, что уклоняется вправо, подначивая свою соперницу на нападение. Вместо того чтобы довершить финт и сохранить равновесие, Инеж упала. В ту же секунду она спрятала кинжалы и схватилась рукой за флерон, крутясь в другую сторону. Теперь флерон был между ними. Дуняша раздраженно фыркнула, когда ее клинки стукнули по металлу.

Инеж перескакивала со спирали на спираль, мчась по крыше к самым толстым металлическим выступам, следуя по горбатой спине собора. Казалось, словно она шла по плавнику какого-то огромного морского чудища.

Дуняша не отставала, и Инеж признала с некой долей уважения, что ее движения были столь же ловкими и грациозными, несмотря на кровоточащие голени.

– Будешь бежать до самого каравана, Призрак? Ты же знаешь, что это лишь вопрос времени, прежде чем все закончится и справедливость восторжествует.