Эффект выпарки в совокупности с замыслами посетителей и видениями, являвшимися в связи с действием сивухи, настоек грибных и опиумных, для обыкновенных людей только что с улицы представлялся фантасмагорией цветов и звуков, распространявшихся в противоположность многим физическим дао из тех, что отвечали за развёртывание в физике волн. В глазах рябило, троилось, вспыхивали всевозможные огни, по преимуществу жёлтые, уши заволакивал то звон литавр, то волчий вой, то фартовые изъяснения («я как запустил стрёмистому из своего шмеля сары, он сразу всю свою музыку и выдал») криком, шёпотом, рёвом. Тут и там расплывались круги от свечей, масляных ламп и факелов, иногда ярче, иногда вовсе без посредства посторонних источников. Кабатчик вытянул губы к уху полового, который вытирал с пола радужный сгусток, вязкий, как ртуть, почти не державшийся на тряпке, похожей на скальп. Получив указание, он задрал голову на вошедших, вот уже возник подле, невероятно смердящий, в белоснежном фартуке. Каким-то образом дал им понять, чтобы шли следом. Двинулись через залу, открылась возможность видеть антураж, до того спрятанный за вспышками, кругами и чадом эссенции смол и дымов. Разные гости, мужчины и женщины, предававшиеся своим страстям, угару, преодолевшие орбиты, превозмогшие гримасы кабатчика, половых, разглядевшие за теми свою действительность, когда ничего не заимствуется из чужого опыта. Половой отрывался и возвращался за ними трижды, передвижение по «Пересыльному» походило на марш по дну моря.

В алиби участвовало десять тритагонистов. Он набрал их из бывших актёров, литераторов и театральных постановщиков, спившихся и канувших в окрестность, посулив денег, некоторую часть (авансы) уже дав. Суть Ябритва придумал сам, как облечь в жизненные обстоятельства, подсказали театральные умы, которые не пропиваются.

Четверо несут гроб, по дороге с ними стрясаются всякие курьёзы, нападение балдохов — разумеется, те попадут впросак и будут высмеяны честными окрестными; «морально-этический конфликт», куда нести, на Ваганьковское или на Калитниковское, — он с удовольствием смотрел, как они мутузили друг друга, далее слушал разъяснения; сцена с могильщиками, которые не захотят хоронить в христианской земле злодея с Хитровки и будут наказаны скорбным просодом. В гробу будет лежать Ябритва, и до определённого момента действия крышка не должна лечь поверх. После нападения птиц её закроют, потом опустят в «символическую» могилу, ту будет изображать колышущееся чёрное полотно. П. спросил у одного из театральных, на кой ляд полотну колыхаться, если оно кажет могилу, на что тот едва не полез в драку, но ограничился бранью, из которой он уяснил — всё дело в том, что могила «символическая», а ещё как-то причастна «деструктивная кладбищенская действительность». За полотном он вылезет из ящика, явится на склад, выставит вместе с ними и возвратится к поклону. Поскольку само ограбление и дорога из окрестности до Пустой улицы и обратно занимали приблизительно час — он ещё намеревался выверить натуралистически, — требовалось сочинить длинные речи о покойном, чтобы занять публику на этот интервал. Стили вязались с недоговорённостью личности, загадывать которую и подогревать интерес следовало на протяжении всего дивертисмента. Балдохи хотят отобрать тело, могильщики отказываются хоронить, какие-то тёмные силы подсылают птиц, никто не стал бы так рассираться ради обыкновенного патрикея. Речи намеревались толкнуть несколько подставных лиц, с противоречащими сведениями, не всеми, но ключевыми, на почве которых возник бы спор, на суд общественности вышли бы новые подробности жизни и дел покойного, в результате чего будет взят путь к общей константе, но до той поры зритель не должен заскучать.

Двое мучились над рацеями, двое спорили, как всё обставить и объяснялись с заказчиком. Он посоветовал напоследок для пущего куражу зрителей, если хватит духу, назвать всё «Смерть Изамбарда» и налепить с этим несколько афиш, состряпав их в виде почтовых конвертов, что улестит самого и создаст правдоподобие, после чего самодовольно ушёл проверять Полтергейста.

По дороге П. засёк время, за которое достигнет склада, потом сообразил, что он помчит на извозчике; если попадётся болтливый, придётся его кончить. Ещё подумал, что у Изамбарда всё же два глаза. Шёл по Гончарной улице, потом оказался на Пустой, там смекнул, что во время всего действия он ведь будет изображать мертвеца.

Вечерело, туман сгущался. В воздухе витало необъяснимое ощущение, словно затевается какое-то крупное дело, куда будут втянуты все. На Хитровке это всегда чувствовалось. Все начинали говорить приглушённо, выпивать без того, чтобы сообщить, за что, уменьшалась статистика побоев жён и марух, не так яростно просили милостыню и не так остро перчилась «собачья радость», всё опреснялось. Повсюду разливался ощутимый фосфен непоправимого, хотя здесь почти всякий шаг едва ли был поправим. Архитектурная наполненность чаши оживала и то деревенела, то распускала статику. Внутри всех качало, людям лучше спалось, ор младенцев распространялся более широко, залетал к тем, кто и не чаял никогда себе иметь, отвергая репродукцию, предпочитая не думать, откуда взялись все. Зажигалось больше костров.

Позади строений располагался каток, несколько детей и монашек чинно выделывали фигуры, скрипели пряжки, то и дело они взмывали и рушились не хуже него. Своим падением он привлёк внимание кого-то из детей, тот оповестил прочих, все стали ломиться в коньках через снег, смотреть и догонять по складским задворкам птеродактиля. На такой случай поблизости в засаде сидел Полтергейст, малость пришедший в себя за день благодаря куриному бульону и ржаным гренкам с паштетом. Его нарядили в медвежью шкуру и страшную венецианскую маску с длинным клювом. Когда подобного вида тварь возникла и пошла наперерез, дети смешались, потеряли цель и в результате сместились в сторону катка под защиту монашек.

Он лёг обратно, П. достиг лестницы, взбежал по шатким перекладинам, стал пристёгивать крепления к блоку. Мельком глянул на ворота, обнаружив положительные признаки, такие как открытая калитка и пар дыхания, вырывающийся из щели. Повыше натянул сползший во время предыдущего реяния свинцовый щит, забиравший грудь и живот под птеродактильской чуйкой. Кинулся в полёт уже не без чувства извращённого смакования, с каким имперские курфюрсты, кроме Майнцского, приняли «Золотую буллу» Карла IV, а, например, Хо Куи Ли наблюдал пейзажи во время вынужденной поездки в столицу Китая, малаккские крестьяне ждали приближение корабля Диогу Лопиша ди Секейры, министры и советники Айсиньгиоро Нурхаци изучали новую письменность, жители Антверпена отреагировали на закрытие устья Шельды, Алексей Петрович питал во время спуска на воду «Гото Предестинации», французы с оным наблюдали за возникновением у себя первого масонского бенуара, жители Ярославской губернии листали со схожим чувством страницы «Уединённого пошехонца».

В результате налёта взяли три мушкета, лежавшие отдельно, в промасленной бумаге в лакированных футлярах, ящик с патронами для револьверов, ящик с патронами