всего. Всех их в тартарары, к рыцарям Круглого стола, в пасть к ненасытной Альдрованде, вместе с царской волей.

Она приезжала после ревизий и плакала над тюрьмами. Какая-то барыня, богачка, пошевеленная, видимо, пытку остановили, и теперь она ни из хомута, ни в хомут. Над происхождением видов надо было плакать, дура, над электрическими токами, над сменой белого на красное, в конце концов, истинно! свет не видывал такой дуры.

Из-за своего надуманного положения многие из сельчан двинулись умом на исполнении царской воли и ходили подметать землю над кавернами, огораживая их резными плашками и ещё по-всякому стараясь проявить свою охоту, подчас забывая, что тюрьмы тайные. Как будто есть явные, вы, идиоты, позовите сюда Бронникова-Шмидта и позовите к нему генерала Леклерка, и тогда посмотрим, какие у вас сделаются тюрьмы и глаза и на чей лоб они вылезут. Такие и сочиняли байки про бабу, которая имела много слёз и проливала их в обилии, расхаживая над спрятанными под землёй сводами. Рассказывали также, после её посещений Григорий Лукьянович всегда ругался и говорил, что ему приходится делать двойную работу, подбираться медленно…

Чем? Окольными путями. К чему? К Ростокинскому акведуку. Что следует сделать? Сообщить. О чём? Об истории так называемой Таньки-разбойницы. Что топчущей? Ту же локацию. Чем связанной? Предательством. Ох ты, ёб твою, с кем? С помянутым ранее Ванькой-Каином. Что делавшим? Промышлявшим в этих местах. Когда? В XVIII-м столетии. Что делала Танька? Возглавляла разбойничью шайку. Где та скрывалась? В окрестных лесах. Кто осмеливался ходить через те? Только какая-то печальная старуха. Что делавшая всё время? Носившая траур. Что о ней поговаривали? Что Танька не трогает её и не велит трогать своим разбойникам. Почему? Потому что она её мать. Или кто? Или бабка. Для чего она туда ходила? Только для того, чтоб навестить дочь. И что? И отговорить её разбойничать. Что сделал один из агентов Ваньки-Каина? Однажды имел с ней беседу. Потом? Попытался изложить в виде чего-то подобного доносу. Для чего сделал что? Заплатил деньги одному дьяку. Какому? Который умел писать. Что с этим донесением? Не сохранилось. Однако же? Однако дьяк передал пересказ записанного тогда нескольким людям. Передал как что? Как достойную упоминания историю. Кто оказался одним из этих людей? Софрон Фёдорович Хитрово. Кто таков? Путешественник и контр-адмирал флота. Что он сделал? В свою очередь, будучи человеком большого и взыскательного ума, заинтересовался более не сей старухой. И даже не кем ещё? И даже не самой Танькой. Кем тогда? Более их взаимодействием с Ванькой-Каином. И ещё? Предательством. Каким? Которое тот совершил. А также? Историей, которая случилась после казни Таньки. С чем он связывал её? С тем, что пересказал ему дьяк. К чему сводится эта история, только коротко? К тому, что, когда Таньку повесили и оставили на ночь, наутро к её ногам был возведён помост из мертвецов, убитых разбойниками из мести.

Исторически сложившийся процесс выполнения специализированных крестов поставлен на попа, скакун делает свечку, сани въезжают на настил погреба, краткий миг балансируют на вылетах полозьев и падают на шкуры. Вольница разбита на артели, только на одну ночь, самую длинную в этом году. Всё Ростокино дрожит, мало им было литовцев, так и сновавших тут всё Смутное время, мало намечавшегося перехода в ведение Коллегии экономии, мало жуткого леса между Медведковым, Свиблово и Останкино, где сразу по входу под кроны начинается убивающая обывателя машинерия, вдали порхают райские птицы, дорожки из идеальных подберёзовиков уводят в чащу, если попадается не грибник, то золотые червонцы, девки в мокрых после купания в озере сорочках, сиськи торчат и видны соски на два деления спектра бледнее оригинала, а станы их сродни пикам фантазий, когда кончаешь от вида внутри головы; четверть ватаги откапывала черепа на погосте, четверть умертвляла жителей окрестных сёл и рубила им головы, четверть доставляла к дубу, четверть сдирала кожу и высасывала мозг, проклеивая им горку, пирамиду или конус к грязным ногам, которые решили в конце ещё и окропить кровью, намекнув на последний танец, и чтоб никаких не пошло слухов об отказе её от своих принципов: своим давать везде, а чужим нигде, и самой брать.

Что стало с его записями? В полной мере не сохранились. Однако же? Однако в поездках по окрестностям Москвы его сопровождал слуга. Который? Который потом выбился в дворяне. Как? Достигнув XIV-го класса на гражданской службе. Не без чего? Не без протекции самого Хитрово. Удалось ли ему основать род? Так и не удалось. Поскольку что? Потомков то ли не Бог не дал… То ли что? То ли те оказались не столь трудолюбивы и без знакомств. Что ещё о нём известно? Что он оставил подробный дневник. Чего? Того расследования. И ещё чего? И многих обсуждений этого дела. С кем? С Софроном Хитрово. И что эти записи? В числе прочих его бумаг были украдены. После чего? Бесследного исчезновения этого человека в Москве. Где его видели в последний раз? В Земляном городе. А что бумаги? Нашлись после пожара 1812-го года. И ты молчал?! Где? В собрании Алексея Захаровича Хитрово. Это который? Который, будучи человеком при больших чинах, ввёл в Государственном управлении ревизии государственных счетов, возглавляемом им и по сию пору, ежегодный день меланхолии. В который что? Должны печалиться все служащие от государственного контролёра до последнего счетовода. Без чего? Без счёт.

Лица казаков и ополченцев приобрели унылое выражение и начали разлагаться, как и руки, глаза вот-вот грозили выпасть из своих урн, дыхание исчезало, как опадали меха лёгких и увядали рёбра, однако пальцы ещё сильнее вцеплялись в рукояти, отчего кожа всё больше слезала с углов, уши оттопырились, ловя переменчивый ветер восстания и его подавления, рты открывались и захлопывались, будто жуя мантию Гонсевского, вырывая её друг у друга из пасти, в зрачках отражались несуществующие багровые закаты, ногти росли быстрее обычного, а бороды и усы втягивались обратно в лицо и виски. Явление вышло нетипичное, всё-таки мёртвые, чего ж они тогда так цепляются? Хорошая мина при плохой игре, ляхов подраспугать и прочих, поскольку заваруха кругом была разноплановая, на чётком религиозном кляре; вопрос обкашлян всесторонне, разве что без какого-нибудь анатома-подпольщика, за него изменённым голосом высказался подмастерье пыточного приказа, тоже разбиравшийся в филеях и зубодёрстве, он состоял в войске Ляпунова, всячески чурался схватки, в передышке воспрянул. Кричали к тому, что главное-де, не что они видят и далее, как свет им облекает предметы, как передаёт импульс с сетчатки в рассудок… Это был тупиковый рукав дискуссии, беспримесного диспута под