революции, не разделяя в полной мере его доктринальную трактовку роли Верховного лидера в новой исламской республике. Некоторые из этих диссидентов были вычищены из духовенства, другие замолчали. Но отсутствие среди духовенства консенсуса по доктринальным вопросам или обязательства следовать трактовке Хомейни (как только она стала известна) означало, что идеологический разброс среди духовенства был гораздо больше, чем среди большевиков. С этой точки зрения основание Исламской Республики - инстанция, в которой аятолла Хомейни лично, в отличие от слабо детерминированной революционной элиты, выступал в качестве толкователя воли народа (или, что то же самое, воли Бога). Те духовные лица, которые были лояльны Хомейни, были инкорпорированы в основном в виде необычайно многочисленной личной свиты.

В отличие от Ленина и Хомейни, Адольф Гитлер считался непогрешимым авторитетом во всех вопросах социально-экономической и политической жизни Германии. Поскольку он олицетворял собой историческую судьбу немецкого народа, расы и нации (а значит, и народную волю немецкого народа), то Гитлер мог волеизъявлять только то, что должен, обязан и волеизъявлял немецкий народ. Однако, будучи вождем, Гитлер мог более ясно видеть, как может быть реализована историческая судьба немецкого народа, чем сам народ. Эта непогрешимость лежала в основе как органического единства Вождя и его народа, так и отношения Вождя к революционной элите. Эта элита, встроенная в национал-социалистическую партию, просто стала продолжением Вождя, способствуя, в первую очередь, его приходу к власти, а затем и управлению государственными делами (которые также были продолжением Вождя). Это органическое единство Вождя, партии, народа и государства было настолько полным, что, в отличие от Исламской Республики, Третий рейх никогда не задумывался о том, что харизматическая власть Гитлера после его смерти может быть передана другому человеку или трансформирована в рациональные, систематические бюрократические процессы. В момент основания вождь, партия и народ как органическое целое были одновременно вписаны в государство (которое под руководством вождя само стало частью этого органического единства).

Во всех трех случаях существовало ядро революционных кадров, привлеченное к движению его основополагающими принципами: классовым (Россия), расовым (Германия) и религиозным (Иран). Массовая общественность была интегрирована в основополагающее движение прежде всего этими кадрами и их лидерами. Однако для многих, если не для большинства, массовых людей другие интересы и другие убеждения были не менее важны, чем те, которые предлагали кадры и их лидеры. Поэтому их приверженность революционной партии была гораздо более условной, чем приверженность кадрам, и, в конечном счете, хотя массовая общественность и привела режим к власти и тем самым обеспечила создание нового государства, этот результат был не совсем тем, на который рассчитывала "демократическая воля" (в понимании массовой общественности). В момент основания именно те убеждения, которых наиболее конкретно и горячо придерживались кадры и лидеры революционной партии, стали той трансцендентной социальной целью, которой было посвящено новое государство. Революционные задачи для кадровиков и лидеров заключались, с одной стороны, в том, чтобы любыми средствами (включая искажение намеченной политической программы и с одной стороны, строить предложения, которые апеллировали только к узким слоям населения), а с другой - интерпретировать это массовое следование как выражение народной воли, которая одобряла - более того, вынуждала - принятие и воплощение ее принципов при создании нового государства. Неизбежное противоречие между этими двумя задачами означало, что каждое основание всегда было несколько смещено от центра и должно было быть "очищено" после прихода революционной партии к власти.

В каждом случае трансцендентная социальная цель, которой должно было быть посвящено новое государство и, по сути, было посвящено, была связана с реализацией конкретной исторической судьбы. В Советском Союзе такой судьбой была исторически неизбежная коммунистическая революция, в конечном счете глобального масштаба, в ходе которой пролетарии захватят государство, отменят буржуазно-капиталистические общественные отношения и растворятся как класс в том обществе, которое в конечном счете станет неуправляемым (в смысле формальных политических процессов). Инициатором реализации этой судьбы стала партия большевиков, которая в качестве авангарда воплотила в себе исторический импульс к революции и усилила этот импульс, способствуя правильному пониманию марксистской доктрины. Поскольку в момент возникновения революционной возможности это понимание было неизбежно неполным, партия действовала, так сказать, на опережение воли народа. В качестве доказательства существования этой воли достаточно было продемонстрировать революционный порыв народа в форме, признающей лидерство партии-авангарда. Поскольку демократические выборы были буржуазным приемом, способным лишь фрагментировать и исказить этот импульс, они были фикцией. На практике же именно удовлетворенность народной волей (с точки зрения силы и целостности революционного импульса) была главной и исключительной заботой партии авангарда: доказательство пудинга - в его поедании (т.е. в том, удалась ли революция). После создания нового государства народ учили тому, что он должен, обязан и сделал, восстав против старого порядка.

В период иранской революции исторической судьбой шиитской религиозной общины стало благочестивое принятие предстоящего возвращения Скрытого Имама. Трансцендентной социальной целью нового государства стало очищение религиозной общины для подготовки к этому возвращению. Хотя это очищение было долгом и обязанностью всех правоверных шиитов (и, следовательно, то, что религиозная община должна, обязана и сделала как народ), только духовенство и, прежде всего, аятолла Хомейни знали, как именно должно быть осуществлено это очищение. Здесь же народ инстинктивно (например, по чувству отвращения при столкновении с "современными" общественными нравами) знал, что нужно делать. Однако, в отличие от большевиков, духовенство не могло ждать, пока созреет революционный импульс, поскольку воля Божия уже была явлена.

 

Хотя в центре внимания находилось признание религиозной общиной аятоллы Хомейни в качестве эмиссара Сокровенного Имама, это признание не могло быть подтверждено демократическими выборами (отчасти потому, что такие выборы позволяли участвовать в них нерелигиозным и инакомыслящим, а отчасти потому, что как политический процесс они отвлекали и фрагментировали внимание религиозной общины на "модернистские" вопросы и формы). Вместо выборов в результате массовых уличных демонстраций был признан высший духовный авторитет аятоллы Хомейни, что послужило основой для создания Исламской Республики. К моменту избрания Ассамблеи экспертов народное признание этого духовного авторитета уже радикально меняло условия возможной демократической политической конкуренции. После создания Исламской Республики началось очищение религиозной общины, включающее в себя религиозное обучение, подавление нечистых элементов и перестройку отношений между верующими и духовенством.

Создание Третьего рейха было более сложным, поскольку выявление воли народа требовало более длительного и интенсивного участия в демократических выборах. С точки зрения нацистов, политические кампании вызывали огромную эмоциональную реакцию, которая материально выражала добровольное подчинение индивидуальной личности коллективной судьбе немецкого народа, расы и нации, а результаты выборов демонстрировали растущее признание Адольфа Гитлера в качестве вождя (о чем свидетельствовало все большее количество голосов, полученных национал-социалистической партией). Хотя в результате