После турне с AC/DC мы выступали хедлайнерами в театрах. Лично мне это стоило немалых денег, но мне было все равно. Через два месяца «Кох» от нас отказались: они прекратили поддержку турне и вообще не продвигали альбом. Мы приходили на автограф-сессии, а в магазинах не было нашего альбома. Мне приходилось звонить и заказывать партию альбомов к назначенному дню, и это слишком напоминало приключения вымышленной группы Spinal Tap.

По мере продвижения турне мое состояние стало ухудшаться. В Питтсбурге я, помнится, подумал, что надо бы съездить в больницу перед саундчеком. Следующее, что я помню, как просыпаюсь в больнице две недели спустя, рядом со мной сидит Перла, и на ней лица нет. У меня была кардиомиопатия. Годы чрезмерного пьянства привели к тому, что мое сердце раздулось до такой степени, что едва справлялось со своей задачей – циркуляцией крови по сосудам. Я никак не мог понять и принять тот факт, что совершенно вышел из строя, но это было так. Врачи давали мне от шести дней до шести недель, не больше. Как только я достаточно поправился, чтобы улететь обратно в Лос-Анджелес, я перешел на постельный режим и мне категорически запрещено было пить или заниматься тяжелой физической активностью.

Врачи установили дефибриллятор, чтобы сердце не останавливалось и не сбивалось с ритма. Через некоторое время я стал проходить терапию, начав с минимальных физических упражнений, и потихоньку разминался. Чудесным образом сердце стало исцеляться, и врачи не могли поверить, что мое состояние улучшается. В конце концов я снова смог играть и был полон решимости завершить наше турне концертами в клубах. Я выпал из жизни примерно на четыре месяца и был абсолютно трезв. Когда я снова увиделся с группой и взглянул на нее трезво, я осознал, насколько она дисфункциональна.

И вокалист-наркоман на грани срыва, и басист, казалось, не думали ни о чем, кроме того, чтобы вести развязный образ жизни, которым я был знаменит. Теперь же, когда я находился в ясном сознании, то увидел, насколько беспорядочна и непрофессиональна наша деятельность. Некоторые были еще менее преданы делу, чем ребята, с которыми я играл в школе: им казалось, что это какой-то аттракцион, где никто ни за что не отвечает. Между оставшимися концертами я лежал на больничной койке. Когда мы вернулись в Лос-Анджелес после последнего выступления, я так и лежал в постели, пока все не ушли, и с тех пор еще долго не разговаривал ни с кем из ребят. Теперь уже много воды утекло, и мы с Джонни и Мэттом снова хорошие друзья.

Еще новообретенная трезвость подтвердила ощущение, что Джерри Хеллер выжимает из меня все соки и ему пора убираться… вот только я подписал с ним контракт. Я наконец-то получил передышку, когда Джерри совершил ошибку, которую мы с Перлой обнаружили после тщательного расследования. В начале нашего сотрудничества Джерри уговорил меня записать гитарную партию для Рода Стюарта на песню Human с одноименного альбома. Он организовал мне эту запись, что было существенным нарушением нашего договора, – менеджер не может организовывать ничего подобного, да еще и брать за это комиссию, а он взял. В конце концов его собственные действия дали мне законные основания от него избавиться. Мне повезло.

Именно это время, с 1999 по 2001 год, было самым мрачным периодом моего существования на этой планете. Увеселительное пьянство переросло в тяжелый алкоголизм. Я позволил бросить себя на съедение волкам. Все эти люди использовали меня в своих интересах, а мне хотелось лишь играть и не связываться с этим. На меня со всей мощью обрушилась реальность.

Похоже, я прошел проверку на прочность после ухода из Guns. Это было непросто, но, думаю, через это стоило пройти, чтобы иметь возможность сосредоточиться и понять, что я на самом деле крепкий орешек. И еще раз доказать, как сильно я люблю музыку.

К этому времени мы с Перлой переехали в новый дом в Николс-Каньоне, решив отдохнуть и начать все сначала. Мы вовсю наслаждались приятной псевдосемейной жизнью, а я продолжал играть где хочется и ждал вдохновения, которое приведет меня в новую группу. В 2001 году я согласился сыграть на праздновании сорокового дня рождения Майкла Джексона в Мэдисон-Сквер-Гардене, и мы с Перлой полетели на концерт. Это был мой первый концерт после операции, так что я с нетерпением ждал его, и он оказался незабываемым, мягко говоря.

Я пару дней репетировал, готовясь к выступлениям 8 и 10 сентября. Концерт обещал стать грандиозным событием; Майкл собрал всех, от Джейми Фокса до Лайзы Миннелли, Марлона Брандо, Jackson Five и Глории Эстефан, а также многих других артистов. Это было отличное шоу, и все в окружении Майкла Джексона праздновали на полную, а я старался держаться подальше от алкоголя. В конце концов, теперь у меня был кардиостимулятор, отчего было еще интереснее.

Врачи поставили мне дефибриллятор для поддержания нормального сердечного ритма. Для большинства людей это не представляет проблемы, но я забыл сказать медикам, что, как только выхожу на сцену, мой пульс взлетает до небес. Когда мы с Майклом вышли на сцену и начали выступление, меня внезапно ударило током в грудь, а глаза ослепил электрический синий свет. Это повторялось примерно по четыре раза за песню, и я понятия не имел, что происходит, – я решил, что у меня провод от гитары коротит или меня слепят фотовспышки. И каждый раз, когда это повторялось, мне приходилось играть как ни в чем не бывало и сохранять статус-кво. Потом я посмотрел концерт по телевизору, и по мне действительно ничего не заметно, так что, думаю, у меня получилось. Однако все это приводило меня в крайнее замешательство, пока я наконец не сообразил, в чем дело.

В 8:15 утра 11 сентября нас разбудил Дэвид Уильямс, гитарист Майкла.

– Слэш, включи телевизор, – сказал он.

– Он включен, – ответил я.

– Ты смотришь новости? – спросил он, как-то странно глядя на меня.

– Нет, там работает канал «Е!», – ответил я.

– Ну так включи новости!

Я переключил канал и увидел, что в башни-близнецы врезался самолет, а через секунду в прямом эфире в них врезался еще один самолет. В номере были открыты окна, так что вдалеке можно было разглядеть, что там происходит. Вероятно, это было одно из самых шокирующих событий в моей жизни. Как вы можете себе представить, весь отель был в панике. По коридору бегали люди, словно цивилизации наступил конец. А Перла еще спала. Мне пришлось разбудить ее и попытаться объяснить, что происходит. Думаю, прошло всего несколько минут, как здание обрушилось целиком. Майкл и его ближайшее окружение уже уехали из отеля и благополучно вылетели из страны. А мы застряли в городе, перевернутом вверх дном.

Я считал, что самое безопасное место – то, где мы уже находимся, но Перла думала иначе. Она хотела выбраться оттуда. Она была убеждена, что воздух наполнен токсинами, но выехать мы не могли. По какой-то причине многие танцоры и бэк-вокалисты Майкла собрались у нас в номере, потому что все застряли на Манхэттене, откуда не было выезда. Перла очень хотела попасть домой, поэтому напряженно пыталась придумать, как нам добраться туда через всю страну.

В конце концов мы нашли лимузин, который перевез нас по единственному на тот момент открытому мосту, мосту Джорджа Вашингтона. Мы проехали Нью-Джерси и оказались в Поконо, курорт в Пенсильвании. Перла нашла нам номер в отеле «Поконо Палас» с романтической тематикой, о котором она уже знала – и я не спрашивал откуда. Когда мы наконец оказались в номере, он мне напомнил картинку из журналов: ванна в виде бокала шампанского, на вращающейся кровати атласные простыни и бархатные одеяла, на полу – безвкусные красные ковры, а на потолке зеркала. Мы смертельно устали, пока туда добирались.