– Нет, – оборвал он. – Они всего лишь заставляют девушек, которые находятся у них в подчинении, обнажаться, бьют их палками, и только боги знают, что еще с ним делают. Да, принцесса, они в самом деле достойный пример всего хорошего и справедливого в мире.

Я резко втянула воздух и приоткрыла губы. Нет! Я содрогнулась. Не может быть!

– Ты думала, я не выясню, что представляют собой уроки герцога? Я же говорил, что выясню.

Я шагнула назад. Унижение от того, что он узнал правду, обожгло сильнее ударов герцога.

– Он пользовался палкой, вырезанной из дерева, которое выросло в Кровавом лесу, и заставлял тебя частично раздеваться. – Хоук вцепился в прутья решетки, а мое сердце заколотилось о ребра. – И он говорил, что ты это заслужила. Что это для твоего же блага. Но на самом деле он всего лишь любил причинять боль.

– Как? – прошептала я.

Он приподнял уголок губ.

– Я могу быть очень настойчивым.

Я отвернулась, и внезапно перед моим мысленным взором возник герцог: руки раскинуты в стороны, из сердца торчит прут. Я задрожала и опять перевела взгляд на Хоука.

– Это ты его убил.

Он улыбнулся. Такой улыбки я у него еще никогда не видела. На этот раз его губы не остались сомкнутыми, и даже со своего места я увидела намек на клыки. Меня опять охватила дрожь.

– Да, – ответил он. – И мне никогда не доставляло такого удовольствия смотреть, как жизнь покидает чьи-то глаза.

Я изумленно уставилась на него.

– Он получил по заслугам. Поверь, его очень медленная и очень мучительная смерть не имеет никакого отношения к тому, что он Вознесшийся. Рано или поздно я бы добрался и до лорда, но ты сама позаботилась об этом больном ублюдке.

Я не… не знала, что и думать. Он убил герцога и убил бы лорда, потому что…

Я отбросила эти мысли и потрясла головой. Учитывая текущую ситуацию, я никак не могла понять, что побудило его это сделать. Мне и не нужно понимать. По крайней мере, я так сказала себе. Это неважно. Как неважно и то, что где-то в самой глубине души я была рада знать, что, возможно, безвременная кончина герцога отчасти связана с тем, как он со мной обращался.

– То, что герцог и лорд были порочными и злыми, тебя самого нисколько не делает лучше, – сказала я. – И не делает виновными всех Вознесшихся.

– Поппи, ты совершенно ничего не знаешь.

Я сжала кулаки, сдерживая порыв закричать. Хоук отпер дверь, и все мышцы в моем теле напряглись.

Я сердито смотрела, как он заходит в камеру. Жаль, у меня нет никакого оружия, хотя я знала: даже будь я вооружена до зубов, все равно мало что могла бы сделать. Он быстрее, сильнее, он может расправиться со мной щелчком пальца.

Но я бы умерла сражаясь.

– Нам нужно поговорить, – произнес он, закрыв за собой дверь.

– Нет, не нужно.

– Что ж, у тебя на самом деле нет выбора, правда? – Он опустил взгляд на мои наручники, сделал шаг и вдруг остановился. Его ноздри раздулись, а зрачки расширились. – Ты ранена.

Кровь. Он почуял мою кровь. У меня пересохло во рту, и я шагнула назад.

– Я в порядке.

– Нет, не в порядке. – Он окинул меня взглядом и остановился на животе. – У тебя кровь идет.

– Совсем чуть-чуть.

В мгновение ока он очутился передо мной. Ахнув, я отшатнулась к стене. Как у него получалось скрывать такую скорость? Он потянулся к подолу моей рубахи, и я запаниковала.

– Не прикасайся ко мне! – Я увернулась, поморщившись от боли в боку. Он замер, глядя на меня. Мое сердце продолжало колотиться о ребра. – Нет!

Он выгнул бровь.

– Прошлой ночью ты не запрещала к тебе прикасаться.

– Это было ошибкой, – огрызнулась я, вспыхнув.

– В самом деле?

– Да, – прошипела я. – Я жалею, что это случилось.

Боги, это правда. Я ничего так не хотела, как забыть, насколько прекрасным и судьбоносным казалось то, чем мы занимались, и насколько это ощущалось правильным.

Я была дурой.

Он стиснул зубы. Прошло долгое мгновение.

– Как бы там ни было, принцесса, ты ранена, и ты позволишь себя осмотреть.

Я вскинула подбородок, тяжело дыша.

– А если нет?

Его смешок был таким же, как раньше, но теперь прозвучал с ноткой холодного веселья.

– Как будто ты можешь меня остановить, – негромко заявил он, и истина его слов разбивала сердце. – Либо ты позволишь тебе помочь, либо…

Пальцы закололо от того, как крепко я сжимала кулаки.

– Ты меня заставишь?

Хоук ничего не сказал.

У меня запекло в груди. Я уставилась на него, ненавидя его, ненавидя себя за то чувство, которое я пообещала себе больше никогда не испытывать.

Беспомощность.

Я могу отказаться и очень затруднить осмотр, но чего я в итоге добьюсь? Он одержит надо мной верх, а я только пострадаю еще больше. Я достаточно рассержена, чтобы так и поступить, но я не глупа.

Я отвернулась и заставила себя выдохнуть.

– А тебе какое дело, даже если я истеку кровью до смерти?

– Почему ты думаешь, что я хочу твоей смерти? Если бы хотел, то разве не согласился бы на требования своих людей?

Я повернулась к нему.

– Мертвая ты мне ничем не пригодишься, – добавил он.

– Значит, я заложница, пока не приедет Темный? А ты планируешь использовать меня против короля с королевой.

– Умная девочка, – пробормотал он. – Ты же любимая Дева королевы.

Не знаю почему, но меня глубоко уязвило то, что он хочет позаботиться о моей ране только затем, что планирует меня использовать.

– Так ты позволишь себя осмотреть?

Я не ответила, потому что вопроса он по сути не задал. У меня нет выбора. Похоже, он остался доволен тем, что я это поняла, потому что потянулся ко мне, и на этот раз я даже не шевельнулась.

Хоук приподнял подол темной рубахи. Я прикусила изнутри щеку, когда костяшки его пальцев скользнули по моему животу и бедру. Он сделал это нарочно? Я смотрела на блестящие темные волны волос, пока он продолжал понемногу задирать рубаху. Он остановился под грудью, открыв то, после чего, вероятно, останется еще один шрам.

Если я проживу достаточно долго.

Ибо я сомневаюсь, что меня отпустят после того, как я послужу их целям, какими бы они ни были. Поэтому совершенно неважно, появится ли у меня лишний шрам.

Хоук чересчур долго смотрел на длинный кровоточащий порез. У меня участился пульс, и я слишком легко припомнила, как его зубы – его клыки – касались моей кожи. Я поежилась. От отвращения? Страха? От непрошеного ощущения, которое подбросила память? Может, от всего этого, я не знаю.