– Боги! – произнес он гортанным голосом. Густые ресницы поднялись, и он встретился со мной взглядом. Его скулы обозначились резче, и под ними залегли тени. – Тебя могли выпотрошить.

– Ты всегда был так наблюдателен.

Он проигнорировал мое замечание и уставился на меня как на глупую девчонку.

– Почему ты ничего не сказала? В рану могла попасть инфекция.

Я призвала все свои силы, чтобы держать руки по швам.

– Ну, на самом деле времени было не так уж много, ведь ты был очень занят, предавая меня.

Он прищурился.

– Это не оправдание.

Я издала резкий смешок. Может, у меня уже началась лихорадка?

– Ну конечно нет. Глупо с моей стороны не понимать, что мои раны будут заботить человека, который приложил руку к убийству моих людей, который предал меня, который действует заодно с тем, кто помогал уничтожить мою семью, и который планирует использовать меня в каких-то гнусных целях.

Его лицо стало суровым, а янтарные глаза засияли золотым огнем. При этом напоминании, что он не тот, кем я его всегда считала, я покрылась мурашками, в моих венах стыл лед. Он не смертный. Я не стала отшатываться, даже если хотелось броситься в бегство.

– Смелая, как всегда, – прошептал Хоук.

Отпустив мою рубаху, он отвернулся и позвал Делано, который, видимо, не ушел далеко, потому что появился перед камерой через несколько секунд.

Я ждала молча, прислонившись к стене, пока Делано ходил за тем, о чем его попросили. Все это время Хоук стоял ко мне спиной, и это вполне ясно говорило о том, видит ли он во мне угрозу.

Делано вернулся с корзиной, и мне стало интересно, зачем они держат все это наготове. Я скользнула взглядом по камере. Неужели заботятся о здоровье заключенных? А не здесь ли в итоге оказались все Вознесшиеся и лорд этой крепости?

Когда мы опять остались вдвоем, Хоук повернулся ко мне.

– Почему бы тебе не лечь?.. – Он оглядел камеру и задержал взгляд на ветхом матрасе, словно только сейчас понял, что здесь нет кровати. Его плечи напряглись. – Почему бы тебе не лечь?

– Спасибо, я постою.

Он двинулся ко мне с корзиной в руке. Сквозь его невозмутимость прорвались признаки раздражения.

– Предпочитаешь, чтобы я встал на колени?

Мои губы растянулись в язвительной улыбке, и я начала было соглашаться…

– Я не против. – Он опустил взгляд и прикусил нижнюю губу. – Тогда я как раз окажусь на одном уровне для того, что, как я знаю, тебе понравится. И вообще я всегда желаю меда.

У меня вышибло воздух из легких от потрясения, которое тут же сменилось гневом. Я оторвалась от стены и поспешила к матрасу. Медленно села, одарив Хоука ледяным взглядом.

– Ты отвратителен.

Усмехнувшись, он подошел и встал на колени.

– Ну, если ты так говоришь.

– Я это знаю.

На его губах появилась полуулыбка. Он поставил корзину на пол. Я быстро заглянула в нее – бинты и крохотные баночки. Ничего, что можно использовать как оружие.

Хоук жестом велел мне лечь. Выругавшись вполголоса, я подчинилась.

– Не выражайся! – пробормотал он, а когда опять потянулся к моей рубахе, я задрала ее сама. – Спасибо.

Я заскрежетала зубами.

Его губы тронула слабая улыбка. Он подвинулся, стоя на коленях, и достал из корзины прозрачную бутылочку. Стоило ему открутить крышку, в затхлый воздух ворвался резкий горьковатый аромат.

– Хочу рассказать тебе одну историю. – Сдвинув брови, он рассматривал рану.

– Я не в настроении слушать истории…

Он дернул вверх мою рубашку, я ахнула и обеими руками вцепилась в его запястье, смутно ощущая холод цепей на животе.

– Что ты делаешь?

– Клинок чуть не разрубил твою грудную клетку, – сказал он, и его глаза опять блеснули нечестивым золотом. – Рана продолжается на боку.

Рана была не такой уж скверной, но она в самом деле заходила на бок.

– Наверное, это произошло, когда у тебя отнимали меч? – спросил Хоук.

Я не ответила. Я не отпускала его руку и ожидала, что он просто вырвется, но вместо этого он вздохнул.

– Веришь или нет, но я не пытаюсь тебя раздеть, чтобы получить над тобой преимущество. Я не собираюсь тебя соблазнять, принцесса.

Мне следовало успокоиться, но эффект оказался противоположным. Жжение в груди поднялось к горлу, создав ком, сквозь который я с трудом могла дышать. Я уставилась на Хоука. Ну конечно, он вовсе не пытается меня соблазнить. Он уже в этом преуспел, заставив меня не только утратить бдительность, но и довериться ему. Я открылась ему, поделилась своими мечтами об иной судьбе, страхами, связанными с возвращением в столицу, и – боги! – рассказала о даре. Я поделилась с ним не только словами. Я впустила его в свою комнату, в свою постель, а потом и в себя. Он шептал, что мои прикосновения сводят его с ума, и он восхищался моим телом, моими шрамами. Говорил, что они делают меня еще прекраснее, и он…

Он мне нравился.

Он мне не просто нравился.

Боги, я влюбилась в него, хоть это и запрещено. Влюбилась настолько, что это сыграло роль в моем решении отказаться от Вознесения. У меня задрожали пальцы, а жжение из горла поднялось к глазам.

– Хоть что-то было правдой? – вырвалось у меня.

Мой голос был таким хриплым, что я с трудом его узнала. И в тот же момент, когда я вымолвила эти слова, мне захотелось вернуть их обратно, потому что я знала… я уже знала ответ.

Хоук застыл, как статуи в фойе замка Тирман. Я быстро убрала руки. На его челюсти задергалась мышца, но губы оставались плотно сжаты.

К горлу подступало рыдание, и я всеми силами старалась его сдержать, но ничего не могла поделать со стыдом, тлеющим в груди, как уголь. Я не заплачу. Я не заплачу.

Я больше не могла видеть Хоука и закрыла глаза. Это не помогло. Я тут же вспомнила, как он смотрел на меня с опухшими, блестящими губами. Веки защипало от гнева, стыда и глубокой боли, какой я никогда не испытывала.

Затем я почувствовала, как он осторожно поднял рубашку, едва не полностью обнажив грудь. На этот раз костяшки его пальцев не терлись о мою кожу. Как и раньше, я знала, что даже в тусклом свете бледные, почти глянцевые участки поврежденной плоти хорошо видны, особенно глазам атлантианца. Прошлой ночью я разделась для него и позволила ему всё рассмотреть, веря в то, что он говорил. Он был так убедителен. Теперь у меня внутри все сжималось при мысли о том, что он на самом деле думал.

Что он на самом деле чувствовал, когда трогал шрамы, целовал их.

Хоук нарушил тишину, и я вздрогнула.

– Будет жечь.