– Оленька, – Арсений прижал меня к себе, и я до дрожи была благодарна ему за то, что он рядом, что всё понимает, что обнимает крепко, не позволяя соскользнуть в истерику. – Ну, не надо. Давай, ты лучше будешь радоваться, а?

– Радоваться?

Я подняла голову. Из-за слёз его лицо расплывалось перед глазами.

– Радоваться?

– Конечно, – большим пальцем провёл под моим левым глазом, вытирая слёзы, и поцеловал в скулу, повторил ту же процедуру со второй щекой и уточнил: – Ты, кажется, станешь тёткой, воробей.

Я почувствовала, как снова защипало в носу, и зажмурилась.

– Правда, не плачь, – Север уже не успокаивал, а откровенно умолял, – завтра же… Нет, сегодня выезжаем в Кирс. На месте будем решать, что к чему… В конце концов, я почти выкрал одну цесаревну, может, со второй мне повезёт немного больше. Оля, Оленька, – он сцеловывал с моего лица слёзы, которые всё лились и лились, даже не думая прекращаться, словно где-то там, глубоко внутри меня прорвало плотину. – Помнишь, что я говорил? Я пойду на всё… Пожалуйста! Не плачь только. Всё будет хорошо.

Именно в тот момент я с какой-то поразительной ясностью почувствовала, что не будет ничего хорошего, что не нужно никуда ехать, что, что бы мы ни предприняли, исправить ничего не удастся, но надежда… Надежда – это та штука, которая заставляет тебя жить даже тогда, когда жить уже совсем не хочется, заставляет тебя сорваться с места и бежать куда-то в поисках счастья, в попытках исправить ошибки. И ей плевать, что по пути ты наделаешь новых и ещё больше разочаруешься в действительности, потому что надежда на лучшее просто заставляет твоё сердце биться. И я промолчала, засунув нехорошее предчувствие в самый дальний уголок своей души.

Покинуть посёлок в тот же день мы, конечно, не смогли: слишком многое нужно было сделать перед отправкой, но наутро следующего дня я сидела у прозрачной стены мобильного фоба и с интересом, забыв о боязни высоты, смотрела на голубоватую полусферу, куполом накрывавшую весь посёлок и часть окружающего его леса.

– Что это? – спросила я у сидевшего справа от меня Зверя.

– Слепое пятно, – ответил мальчишка не глядя, полностью увлечённый новой игрушкой в наладоннике. – Не слышала о таких?

Не то чтобы не слышала, скорее, не верила в их существование, как люди обычно не верят в вампиров и драконов. То есть, теоретически, каждый знает, кто это такие, но думать о них, как о живых существах – увольте. И со слепыми пятнами примерно так же. Народные предания утверждают, что это волшебство, магия, которой когда-то был наполнен мир. Проклятый остров ли, зачарованный лес или гора отшельника – все эти таинственные места объединяет одно: тот, кто пересёк черту однажды, назад уже никогда не вернётся.

В общем, сказки, детские страшилки, Тоська такие очень любит, особенно, если там ещё и про принцессу.

– Слепое пятно, значит, – пробормотала я, не особо удивившись – не после нанороботов и прочей бессмертной чепухи. – А на самом деле, что это такое?

– А на самом деле, – слева от меня в кресло опустился Северов, и я непроизвольно улыбнулась ему. – Если это не следы инопланетных пришельцев, то, скорее всего, дело рук той же цивилизации, что когда-то строила подводные города, в которых тебе уже приходилось бывать. Без карты вход под купол найти практически невозможно, можно хоть сто лет плутать в двух метрах от него, а внутрь так и не попадёшь… Один минус – пришлось строить проклятые вышки, чтобы можно было наладонниками пользоваться… Оль, осталась бы в посёлке, а? – он поцеловал кончики моих пальцев и умоляюще взглянул на меня. – Тут, по крайней мере, безопасно.

Я покачала головой и напомнила свой главный аргумент:

– Тоська не любит чужих, Сеня. И объяснить ей, что ты мой друг, тоже нельзя. Забыл?

– Да и старейшины, – согласился со мной Зверь, который только по виду был полностью увлечён игрой. – Не думаю, что Ёлке стоит встречаться с ними без тяжёлой артиллерии за спиной. Она ж наивная, как ребёнок…

Ребёнок. Зажмурилась, чтобы снова не расплакаться, стараясь отрешиться от всех неутешительных мыслей. Северов утешающе погладил мои пальцы, и я благодарно сжала его руку в ответ. А когда открыла глаза, то заметила, что в кресле напротив, на самом краешке, устроился Соратник и нетерпеливо ёрзает, словно хочет о чём-то спросить.

– Ёлка, – заметив мой взгляд, мальчишка ещё больше наклонился вперёд и положил одну руку на моё колено, – слушай, я вот спросить хотел…

Над левым ухом раздалось негромкое недовольное ворчание, и я бросила на Севера весёлый взгляд.

– Что? – он сделал большие глаза и осторожно сковырнул пальцы Соратника с моей ноги. – Я ничего не говорю.

Я негромко хрюкнула, и это послужило сигналом ко всеобщему веселью. Соратник прикрыл рукой смеющийся рот, а Зверёныш, всё-таки отбросив наладонник, захохотал, тыча в улыбающегося Севера пальцем и втягивая в смешливое безумие остальных участников нашего отряда. Со стороны это, наверное, было похоже на истерику. Впрочем, не только со стороны, потому что мы все дико волновались.

Первопричиной же этого приступа стал не веселящий газ, а моё любопытство и, как результат, обнаружившаяся в Северове внезапная ревность.

Это началось во время вчерашнего обеда, когда я целый час болтала с Соратником, спрашивала, уточняла, не в силах окончательно поверить в его воскрешение.

– Я думала, что ты умер, Тим, – всё повторяла я, раздумывая над тем, что у диких, возможно, тоже есть все эти пока малопонятные мне саркофаги и хранители. – Это просто чудо какое-то!

– Да ладно, чудо, – смущённо бормотал мальчишка. – Повезло просто, что батя рядом был. Он знаешь какой врач у меня? Ого-го!! Если б не он…

Соратник опустил ворот водолазки, демонстрируя мне розовый кривой шрам, а я, в неосознанном желании пожалеть, протянула к нему свою руку, которая на полпути была перехвачена Северовым.

– Обойдётся, – во внезапно образовавшейся тишине проворчал Арсений и недовольно посмотрел на хихикающего Зверя.

К концу дня глава Фамилии успел поссориться едва ли не с каждым, кто обращался ко мне с тем или иным вопросом. Не могу сказать, что во мне такое поведение вызывало какую-то негативную реакцию. Не вызывало. Наоборот, мне петь хотелось после каждого ворчливого замечания, после каждого собственнического жеста. Однако то, что Арсений вдруг стал совсем на себя не похож, немного пугало.

А когда я прямо спросила у него, что происходит, он нахально заявил, глядя на меня смеющимися глазами:

– Я не готов сейчас делить твоё внимание с кем-то ещё.

– Врёшь же, – хихикнула я, заметив довольную улыбку.

– Совсем чуть-чуть, – признался Арсений. – Просто ты так очаровательно смущаешься каждый раз, а глаза при этом горят так довольно, что невозможно же удержаться… А вообще ревную, да.

Он огляделся по сторонам, проверяя, нет ли рядом посторонних ушей, и произнёс, вмиг растеряв всю свою весёлость: