Во время парламентского перерыва Карла подтолкнули на топорный опрометчивый шаг, дабы заставить болтливые языки замолчать. Той зимой чувствовалось недовольство провалом парламента и неэффективным правлением короля. Поэтому он согласился выпустить декларацию, закрывающую все городские кофейни, понимая, что именно в них собирались его противники, чтобы обсудить свои планы. Последователи Шафтсбери, например, обычно встречались в кофейне «Амстердам». Правительство оплачивало как минимум одного «кофейного шпиона», чтобы иметь представление об их разговорах.

Некоторые посетители не одобряли склонности к новостям и скандалам за чашкой кофе. В дни популярности таверн белое и красное вино дарило ощущение веселья, а теперь, по словам городского казначея сэра Томаса Плейера, «эти трезвые клубы не дают ничего, кроме разговоров возмущенных придир, и никто не может от них укрыться».

Король, наверное, мог бы воспользоваться возможностью закрыть и посещаемые оппозиционерами книжные магазины, которые в докладной записке Дэнби назвал распространяющими лживые новости по городу и стране. Накал публичных дискуссий и интерес к современным политическим событиям был настолько сильным, что в книжные магазины и палатки ежедневно стекались толпы молодых студентов-юристов вместе с другими горожанами и представителями джентри, которые с жадностью поглощали последние новости. Среди них циркулировали агенты всех фракций, готовые предложить собственную интерпретацию любого поворота событий. Однако книжные магазины остались открытыми, а по поводу закрытия кофеен поднялся такой неистовый крик, что декларацию отозвали. Кофейни закрыли в январе 1676 года, но уже через десять дней открыли снова. Этот крутой разворот свидетельствовал о нерешительности и смятении, поразившем все направления государственной политики.

Однако позже была предпринята попытка изъять сатирические произведения и информационные бюллетени, сочиненные, по словам короля, «подлыми ремесленниками и негодяями, которые, чтобы раздобыть немного денег, имели наглость и глупость марать дела государства». Однако жгучий интерес к новостям невозможно было сократить или обуздать. Существовала только одна газета, обладавшая официальным разрешением, – London Gazette, – но в ней печатались в основном декларации, официальные заявления и рекламные объявления.

Все нуждались в новостях. Все желали новостей. Новости называли «горячими». Это было общество общающихся, поэтому слухи и сплетни быстро разлетались по городу. В моменты наибольшего волнения газеты и брошюры роняли на улицах, затем их охотно разбирали и передавали из рук в руки. Широко распространялись также анонимные публикации без всяких выходных данных. Один владелец кофейни научил своего попугая кричать посетителям «Что нового?».

А что было нового? После того как палата общин отказалась принимать новые финансовые законопроекты, Карлу снова пришлось обращаться за деньгами к французскому кузену. В начале 1676 года договорились, что Людовик будет предоставлять Карлу ежегодное пособие и оба короля воздержатся от договоров с другими странами без взаимного согласия. Карл рассказал об этих договоренностях брату Якову, и тот порадовался его верности католическому монарху. Король также оповестил Дэнби, возражавшего против любых сделок с французами. Граф не одобрил союза и попросил своего господина проконсультироваться с Тайным советом. Однако Карл не собирался ни с кем консультироваться. Он собственной рукой написал текст секретного договора и передал его французскому послу. Затем король вернулся в Виндзор, где он контролировал некоторые «усовершенствования» замка, и отправился на рыбалку.

Когда после перерыва в пятнадцать месяцев парламент снова собрался в феврале 1677 года, Шафтсбери и другие заявили, что такая длительная пауза в заседаниях незаконна. Бекингем внес по этому поводу предложение и процитировал два статута Эдуарда III, которые предписывали, что парламент должен собираться «раз в год или чаще, если потребуется». При дворе это расценили как ущемление королевской прерогативы. Шафтсбери и Бекингему было приказано отречься от их «неблагоразумных» слов и просить извинения у короля и палаты лордов. Оба отреклись, и их тут же отправили в Тауэр на неопределенный срок вместе с двумя другими смутьянами. Бекингем вскоре признал свою ошибку, и его освободили, а Шафтсбери предпочел остаться в тюрьме.

– Почему, милорд, – крикнул он Бекингему, когда тот уходил из Тауэра, – вы так быстро нас покидаете?

– Ах, милорд, вы же знаете, что мы, ветреники, никогда не остаемся надолго в одном и том же прибежище.

Франция по-прежнему вела сухопутную войну с Соединенными провинциями, несмотря на то что англичане вышли из конфликта, и весной того года французы одержали несколько побед. Палата общин отозвалась на это обострением извечной неприязни к французам. Король-то в любом случае находился под подозрением. В последние годы он обзавелся фавориткой-француженкой и сделал герцогиню д’Обиньи Луизу де Керуаль также и герцогиней Портсмутской, через нее завязав еще более плотные связи с французским королевским двором, где она стала весьма заметной фигурой. Рассказывают, что однажды лондонская толпа напала на карету Нелл Гвин, посчитав, что в ней едет герцогиня. Гвин закричала: «Успокойтесь, добрые люди! Я протестантская шлюха!»

Карл был во всех отношениях офранцуженным королем. Обе палаты парламента обратились к нему с призывом умиротворить народ, вступив в союз с противниками Людовика. На аудиенции одного из послов Соединенных провинций Карл подбросил в воздух свой платок, воскликнув: «Вот как меня беспокоит этот парламент».

Тем не менее 23 мая король пригласил палату общин в Банкетинг-Хаус, где объявил: «Даю слово короля, что вы не пожалеете о доверии, которое мне оказали», а затем снова попросил о следующей субсидии, «чтобы поддержать моих подданных и поразить моих врагов». Однако парламентарии не слишком поверили словам короля и два дня спустя сочли, что «обязаны (в настоящий момент) отклонить выделение вашему величеству ресурсов, которые ваше величество соблаговолили испросить». Они также призвали короля объединиться с голландцами против французов.

Разгневанный король 28 мая прервал работу парламента речью, в которой сказал: «Если бы я мог промолчать, то лучше поступил бы именно так, чем стал обращать ваше внимание на дела, которыми вы не способны заниматься». Месяцем раньше он говорил французскому послу: «Благодаря моей любви к королю Франции я заполучил неприятности с моими подданными». Довольно скоро он снова просил у своего нежно любимого кузена денег в сумме, значительно превосходящей ту, в которой ему отказал парламент. Карл отложил парламентскую сессию до лета, но на самом деле парламент не соберется до начала следующего года.

Тем временем граф Дэнби пытался укрепить протестантские основы режима, продвигая план выдать Марию, старшую дочь герцога Йоркского и таким образом племянницу короля, замуж за Вильгельма Оранского. Вильгельм руководил Соединенными провинциями, которым даже тогда угрожали французы. Поскольку он был защитником протестантов, этот брачный союз мог показаться королю неблагоразумным, поскольку Карл зависел от французских субсидий. Однако король одобрил этот брак, частью чтобы успокоить общественные протесты из-за альянса с Соединенными провинциями, частью в надежде, что у него получится устроить мирный договор между Вильгельмом и Людовиком. Тогда бы он стал спасителем Европы. Однако Карл погнался за двумя зайцами. Мнение Людовика XIV, что английский король абсолютно ненадежен, полностью подтвердилось. Он приостановил финансовую поддержку и отверг предложение Карла о длительном перемирии между Францией и Соединенными провинциями. Торжественная церемония бракосочетания Вильгельма с Марией состоялась в начале ноября при большом ликовании народа. Протестантские державы породнились.