– Почему ты меня спасла?

– Я считаю, что ты не испорчена проклятием Краха-из-Плоти. К счастью, Акис’накам согласилась. Это она тебя пощадила. Я всего лишь попросила.

– Полагаю, те, кто вынудил меня спуститься сюда, не думали, что это возможно.

– Да. Даже до того, как наша лесная чаша была затоплена, предки видели опасность в полукровках и делали шаги, чтобы не допустить их существования. Они заключали соглашения с древними могущественными существами, чтобы те помогали бороться с этим злом.

Блажка постаралась не смотреть в проем, что вел в логово змеи.

– Типа скармливали детей-полукровок чудовищам?

– Мой народ считает убийство детей гнусным. Поэтому долг порченой матери – принести в жертву себя, пока дитя еще не появилось на свет.

– В жертву этой змеебабе?

– Акис’накам – единственная, кто у нас осталась. Только она еще жива спустя столько лет после наводнения. Орочье семя сильно, и от него невозможно избавиться, когда оно прижилось. С людьми и эльфами тоже так, но для нас смерти матери недостаточно. Мы давно узнали, что скверная смесь эльфийской и орочьей крови страшно живучая. Это бесформенная мерзость, которая выживает и после смерти.

У Блажки вдруг скрутило живот.

– Погоди. Ты имеешь в виду?.. – Она знала это слово только по-гиспартски. – Месиво.

– Мой народ зовет его Поганью. Акис’накам – одно из немногих существ, что способны его уничтожить.

– Но я жила с этим дерьмом внутри! Оно меня чуть не убило, нахрен, но никаких магических штучек-дрючек мне не дало.

– Сила всех Крахов-из-Плоти исходит от Погани. Обычно она не отделяется, как случилось с тобой. Они рождаются с ним внутри, она – такая же их часть, как кровь, мышцы и кости. Она укрепляет их плоть, придает силу конечностям. Крах и Погань едины, как были едины все эльфы-полукровки с тех пор, как родился первый из них.

– Но не я, – сказала Блажка.

– Нет. Твоя мать прибегла к тайным учениям прошлого, извлекла знания, которые считались утерянными, чтобы найти способ избавить тебя от Погани, прежде чем ты войдешь в этот мир.

– Так… я не рождалась с ним. Оно просочилось в меня от Месителя.

– Да. Погань, что гнездится в Топях Старой девы, это останки Краха-из-Плоти, убитого там во время Нашествия. Там сражался мой народ, убивая полукровок огромной ценой. Но мы не могли рисковать, выпустив Акис’накама на поле боя, поэтому не могли окончательно уничтожить Погань. Крахи были убиты, их тела бросили гнить, и они стали тем, что ты называешь месивом. Потом они нашли человеческого ребенка и использовали его как свой сосуд.

– Коригари, – процедила Блажка настоящее имя Месителя. От воспоминаний ее слова наполнились желчью. – И ты послала его за мной.

Синица никак не отреагировала на обвинение.

– Чтобы спасти себя и жизнь, что теплилась во мне. И чтобы уничтожить его. Тот демон рьяно бросился к своей погибели. Это была ловушка, Блажка, но не для тебя. Я знала, кто ты. Ты та, кого раньше никогда не существовало. Полукровка, не испорченная проклятием Погани.

Блажка хмыкнула.

– Только этот Призрачный Песенник со своими ребятами в это не верят, поэтому они заманили меня в пещеру, чтобы скормить королеве змей. Но ты пришла сюда, попросила ее о пощаде, и что, типа теперь все хорошо, нахрен? – Блажка рассмеялась и покачала головой. – Какого черта, Синица? В последний раз, когда я тебя видела, ты была изгоем с выпученными глазами и, не помня себя, цеплялась за седельный рожок Шакала. А теперь, значит, заклинаешь змеедемонов ради меня?

– Это, по-твоему, смешно?

Снова закрыв лицо руками, Блажка бесшумно захихикала.

– О да, черт возьми! – Когда Блажка опять посмотрела на Синицу, та улыбалась. Слабо, еле заметно, но улыбалась. – Что?

Эльфийка отвела взгляд. Ее губы дрогнули, но улыбка не исчезла совсем. Она сохраняла молчание.

– Почему воины пустили тебя? – спросила Блажка. – Зачем мужчинам с оружием нужно было пускать сюда беременную женщину?

Улыбка померкла. Взгляд, который встретила Блажка, был полон неприкрытой скорби.

– Потому что меня чтят. И боятся.

Блажке захотелось снова рассмеяться, но на этот раз она сдержалась.

– Ты что, вождь Рогов, нахрен?

– Нет.

– Тогда в чем дело?

– Как ты и сказала. Изгой. – Эльфийка подняла руки и обхватила выпуклый живот.

Отринув все манеры, Блажка все-таки задала свой вопрос.

– Синица, что случилось с твоим первенцем?

К счастью, эльфийка не восприняла его в штыки. Просто задержала на Блажке взгляд, будто рассуждая, можно ли ей доверять. Затем наконец ответила:

– Жизнь, что теплится во мне, та же, что я несла, когда покинула вашу крепость. Я искала и нашла способ отсрочить ее выход, сберечь до тех пор, пока не буду готова.

– Способ? Ты имеешь в виду Зирко. Поэтому ты была в Страве. Он тебе помог.

Синица дала тишине послужить ей ответом.

– Ты хочешь, чтобы дитя родилось таким, как я, а не как Крах.

– На это я надеюсь. Я вернулась в Псово ущелье, чтобы встать перед Акис’накам, чтобы она меня судила. Я благодарна ей за то, что она решила пощадить меня, так же, как и тебя.

– Так… ты оказалась здесь, чтобы помочь мне, по чистой случайности?

Синица печально улыбнулась.

– Если предпочитаешь думать так, то да. Однако мой народ видит в таких совпадениях нечто большее. И я тоже.

Блажка тяжело выдохнула.

– Я не хочу показаться неблагодарной.

– Я не обижаюсь.

Последовала недолгая пауза.

– Ты же говорила, она меня пощадила. Акис’накам.

– Когда твоя мать впервые пришла сюда, ее время уже подходило. Она сделала все, что могла, чтобы ты не превратилась в Крах-из-Плоти, и встала перед судом Акис’накам. Та позволила ей жить, а значит, и позволила тебе родиться. Однако совет решил, что твоей матери нельзя оставаться со своим народом. И перед твоим рождением ей пришлось уйти.

– Черт, – прошипела Блажка. – И с тобой это случится?

Синица встала, в каждом ее движении ощущалась печаль.

– Пора нам получить ответ на этот вопрос. Нам обеим.

Синица вывела их обратно на свет. В нескольких шагах от выхода из пещеры она остановилась, чтобы шепотом предупредить:

– Ничего не говори. Ничего не делай.

Снаружи в ущелье их поджидала пара десятков эльфов на оленях и еще дюжина пеших воинов. Они стояли на страже, и когда Синица с Блажкой вышли навстречу их копьям и лукам, зашевелились.