Шрифт:
Интервал:
Закладка:
У палатки Костлявый шепнул Захару:
— Разгадку поищи в книжке. Она…
— Где, где книжка? — начал допытываться Захар и осекся при виде Зубаря.
Главарь кивком пригласил их в палатку, слабо освещенную свечой. В углу, укрывшись куском брезента, спал Лохматый. На перевернутом ящике расстелена промасленная газета с остатками закуски. Пустых бутылок не видно, и Захар догадался, что выбросил в озеро Костлявый.
— Выпьешь? — предложил Зубарь. — Выпьешь, — сам же ответил он и поставил на ящик початую бутылку водки.
Костлявый стал тормошить спящего.
— Не ёрзай, — оттолкнул его Зубарь.
— Как хочешь, но мне нельзя, — приложил руку к груди Костлявый.
— Я лучше знаю, — отмерил Зубарь Костлявому больше всех.
Захар прочитал в глазах того обреченность и как бы досаду, что не успел сказать самое главное.
Зубарь довольно бесцеремонно выпроводил парня, приказав, однако, быть начеку.
— Не задерживай меня, — посмотрел на часы Захар. — Встретимся как договорились.
— Обстоятельства изменились, — со значением сказал Зубарь. — Не зря же ты сюда пожаловал в неурочный час.
Лохматый беспокойно повернулся, что-то бормоча.
— Намаялся, бедолага, — Зубарь раскрыл нож с широким лезвием. — Жисть штука сложная. Ежели не задалась сразу, лучше и не мучиться.
Захар ощутил после водки прилив сил.
— На что ты намекаешь?
— К неудачникам надо проявлять милосердие, — пробовал пальцем кончик ножа Зубарь. — В случае чего чик — и нету.
— Ага, очень даже гуманно, — весело подхватил Захар.
— Понятли-и-вый, — обнял Рычнева Зубарь. — Я в таких нуждаюсь.
— Поговорим завтра, — отстранился Захар.
В одно мгновение все чувства — от ненависти до притворной ласки — отразились на лице Зубаря.
— Завтра для тебя может и не быть.
Захар сразу протрезвел… В проеме палатки на них беспокойно поглядывал Костлявый.
«Влип, как я влип!» — проклинал себя Захар.
— Самый главный закон блатных знаешь? — понизил голос Зубарь. — Не знаешь?.. Молчат лучше всего мертвые. А вы оба много знаете.
Захар невольно посмотрел на Костлявого. Надо как-то дать ему знак.
— Масалы переломаю, если вякнешь, — предупредил Зубарь.
— Щас будем пить, и ты подашь ему стакан. Всего и делов-то.
Прежняя, как и в хуторе, ярость забродила в Захаре. Почему эта сволочь хочет сделать из него убийцу? Желает привязать к себе? Так пусть поищет других дураков.
Сделав вид, что хочет выйти, Захар на мгновение отвлек внимание Зубаря, схватил нож.
— В сторону! — закричал он.
Зубарь, осклабившись, поднял руки.
— Смотри, не порежься… Да не держи ты финку, как напильник. Пойду, пожалуй, еще ковырнешь невзначай.
Зубарь отвернулся, и в ту же секунду струя омерзительно пахучей жидкости ударила Захару в лицо… Зубарь, натянув водолазку до глаз, хладнокровно поливал Захара из баллончика.
Рычнев согнулся в три погибели, рухнул на колени. Рука зашарила по траве, рванула край палатки.
…Когда Захар открыл глаза, подумал, что был без памяти лишь несколько минут. Левая рука высовывалась наружу, правая… В правой был зажат нож.
Захар с отвращением отбросил его. Полог палатки был полностью откинут, и две бледные звездочки следили за ним с предутреннего неба.
Он выбрался из палатки, обо что-то споткнувшись.
В росистом прохладном воздухе пахло помидорной огудиной.
Светало быстро. Захар разглядел грядки огорода, слепленный из самана домик. Подумал, отчего Зубарь поставил палатку рядом с жильем, и вспомнил, что с ним произошло.
Сдерживая крик отчаяния, вбежал в палатку. Костлявый лежал, широко разбросав ноги. На груди краснело большое пятно. Захар осторожно дотронулся до его лба, отдернул руку… Мертвый… Зарезан.
Захар задрожал всем телом. Зубарь привел в исполнение свою угрозу. Надо уходить, и немедленно. Бандит где-то рядом и что у него на уме…
Пробудившийся ветер гнал поверх холмов истонченное и нежно-розовое, как снятый каймак, облако.
«Ищи ветра в поле», — вспомнил к месту поговорку Захар… Он уже собрался было бежать в хутор, чтобы сообщить о случившемся, но вспыхнувшая догадка обожгла сердце. Нож вложили в его руку. Он убийца… Зубарь освободился сразу от двоих.
Придя немного в себя, Захар осмотрел через окно саманную хату. Сорванные полы и худая крыша ответили на вопрос, почему Зубарь не захотел в ней расположиться.
Рычнев нашел, что рассуждает он здраво и надо побеспокоиться о себе, пока не нагрянули лишние свидетели.
Нож он осторожно завернул в газету, наглухо задернул полог палатки. По пути к озеру подумал, что нужно обязательно сменить обувь.
Но когда нож, булькнув, ушел на дно, вдруг понял, что всё бесполезно. Он попался. И не будет никому дела до его страшных душевных терзаний.
Облако, гонимое ветром, показалось теперь большой красноперой птицей, скользящей по уже холодному небу в жаркие заманчивые страны.
3
Бурый, сняв комнату с отдельным входом, больше отлеживался, нежели занимался торговлей.
Поначалу покупатели слабо, но интересовались книгами в цветастых суперобложках, но потом даже не подходили к лотку.
Как ни странно, дешевые брошюры о рыбной ловле и тощие краеведческие книжечки пользовались большим спросом. За неделю Бурый сбыл почти всё, что в городе шло в нагрузку.
Он и сам от нечего делать почитывал записки словоохотливых рыболовов и немногословных краеведов.
Одно такое сочинение, в двух книжках, заинтересовало Бурого. Но к большой досаде обнаружил, что всучил покупателю два одинаковых экземпляра.
Просматривал Бурый и местную газету. Он даже откладывал номера, где расхваливался тот или иной магазин с солидным оборотом. Почему-то казалось, что в этом тихом поселке с доверчивыми и спокойными жителями не составит труда подцелить магазин или склад.
Но сделав предварительный обход, Бурый убедился, что и здесь не лыком шиты. Если не имеется крепких запоров и сигнализации, то есть надежная охрана.
В одиночку трудно было рассчитывать на успех. Надеяться же на везение ему — дважды тянувшему срок — было просто смешно. А цену свободы Бурый, он же Герман Мешалкин, знал достаточно хорошо.
Он родился не под счастливой звездой, в чем не раз убеждался. Что другим давалось легко, Герману — с громадным трудом и тяжкими последствиями. Поэтому, когда даже ленивые гребут деньги лопатой, Мешалкину надо быть трижды осмотрительным.
Вот почему он побаивался, как бы в книготорге не прознали, что он, распродав их товар, занимается неизвестно чем.
По нынешним временам такое никого не должно интересовать. Но Герман невезучий и должен быть готовым ко всему.
По воскресеньям, когда в поселке шумел базар, он отсиживался в четырех стенах, боясь встречи с «купцами» из своего города.
Но однажды, разнообразия ради, махнул в станицу Журавскую.
Купальный сезон давно закончился. На широких песчаных улицах гоняли мяч местные казачата. Добротные дома почти сходились в узких, но прямых