– Это не сканер. Ты просто смотришь на экран, – как мог пытался объяснить Лео. – Больше напоминает пинбол, где шарик слетает вниз наобум мимо всех тех шпеньков, с одной или другой стороны. Вот и это наподобие. По тому, как твои глаза курсируют по полю, составляется индивидуальная идентификация, и тебе присваивается номер. Проверка ничего у тебя не отнимает, не делает никакого соскоба, даже умозрительного.

– Как в пинболе, говоришь?

– Да, только не в пример масштабней. А вместо тех шпеньков глаза отскакивают от идей. Я, в сущности, толком и не знаю, как устроен пинбол. А экран смотрит на тебя.

– Как это экран может смотреть?

– Понимаешь, не знаю. Но этот смотрит, – заверил Лео. – Может, в этом и состоит Второе Пришествие.

– Как-как?

– А почему бы и вправду нет? В онлайне. Думаю, вряд ли они станут засылать сюда еще одного парня в сланцах.

– Кто такие «они», Лео? – осведомился Марк. – А «сланцы» – это сандалии?

– Ну да, сандалии. А «они», это типа они. Наши судьи. Ты же сам научил меня думать о них как о судьях – забыл, что ли?

Ах да. Марк смутно припомнил. Те месяцы после смерти родителей Лео, когда тот болтался неприкаянный. Сестры его были взрослее и как-то все вынесли, а вот он – не ребенок, но еще и не мужчина – безвыходно томился. И тогда Марк отвез его в Мэн, подальше от глаз, сестер и того упыря-душеприказчика. А пока ехали, они как-то спонтанно выстроили целую космогонию, в которой якобы имеют место быть некие ангелоподобные бесплотные создания, взирающие сверху на бедную землю. Создания те не всемогущи и даже не всеведущи, а просто намного старше нас бренных, и имеют в вышнем и здешнем мире некоторый блат. Они и есть наши судьи. А мы выбираем их себе сообразно ситуации и таким образом лавируем сквозь свои житейские лазейки. Такая вот щадящая космология.

– Ну а ты, – спросил Лео, – всех своих судей под зад ногой?

– Как понять?

– Я о твоей книге. Которая изнанкой наружу.

Здесь имело смысл хотя бы отчасти реабилитироваться.

– Лео, извини. Образ того игрушечного наследника в книге снят не с тебя. Ведь твоя семья производит игры, а не игрушки?

Лео скривил лицо – дескать, да ладно тебе. Марк осекся.

– Мне стыдно. Нет, правда. Прости меня.

– Да брось ты. Я уже поостыл, – сказал Лео, и, судя по всему, так оно и было. – Смущает меня лишь то, что ведь ты вначале действительно писал что-то толковое, а затем отдал все на откуп и продался каким-то гнусным прощелыгам. И книга получилась абсолютным дерьмом. Сколько хоть тебе за нее дали?

– Сколько б ни дали, все равно мало, – махнул рукой Марк.

– А достаточно вообще бывает?

Напускное благочестие Лео раздражало.

– Почему бы и нет. У всего есть своя цена, – рассудил Марк. – И у тебя в том числе, друг мой. Правда, твоя слегка искажена попечительским фондом.

Он думал, это ужалит: к теме попечительства у Лео всегда была обостренная чувствительность. Но сейчас он лишь пожал плечами, а затем вдохнул в себя, казалось, всю окружающую ночь, так что раздулась грудь.

– Не знаю, Марк, не знаю, – сказал он на выдохе. – Если б я написал что-нибудь такое же дельное, как ты в своем мелком сочинении, то не представляю, как бы я позволил кому-то превратить это в такое дерьмо, как позволил ты.

– Гм. Спасибо за вклад, – сказал Марк с внутренним прищуром. Хотя знал, что Лео прав. Докурив, косяк он аккуратно загасил в мелкой пепельнице рядом с терракотовой вазой. – Только полегче с этой своей революционностью, ладно? Больно уж ты богатенький, чтобы разыгрывать из себя Че Гевару.

– Че вообще был паренек из буржуазной среды.

– Не забывай, Лео: ты вырос в особняке. А не успел с неделю побыть трезвым, как уже спутался с этим Объединенным Фронтом Чего-то Там. Водишься с отъявленными анархистами и думаешь при этом, что знаешь, о чем поют в неволе птицы.

– С чего ты взял, что мы анархисты?

Вот так. Теперь уже и «мы». Марк спесиво фыркнул.

– Я нынче хотя бы понял, на какой стороне здесь птица, а на какой клетка, – сказал Лео, сходя с крыльца. – И постараюсь не перепутать.

– Ты куда? – окликнул его Марк.

– К амбару. Хочу взглянуть, как там пони.

Буквально через полминуты сетка хлопнула снова, и на крыльцо вышла Констанция, наверняка опять звенеть монистом.

– Хор-рошая у вас «травка», – сказал Марк, чтобы как-то этому помешать.

«Травка» действительно была замечательная – чистая, быстродействующая, прямо как в кино у курильщиков. Марк предложил сделать самокрутку и Констанции, но она отмахнулась с откровенной неприязнью.

«Ладно, нам больше достанется».

– Это все с тех растений?

– В основном нет. Они дают новофилум. Но пыльца – ты не обращал внимания, на листьях есть такая зеленая бахромка? – очевидно, имеет свойства каннабиноида. Это свойство пригождается в тех редких случаях, когда наши фермы обнаруживают полицейские кордоны. Они думают, мы просто растим коноплю с ботаническим подходом. Уничтожают ее и сжигают, не догадываясь, что это на самом деле.

– И что же это?

– Люди вроде тебя, наверное, назвали бы эти растения компьютерами.

– Как понять: люди вроде меня?

– Незрячие. Без проверки зрения.

– Во как. А вы? Вы их как называете?

– Тоже никак особо не называем. Растения и растения. Они живут в параллельном мире, рядом с нами. Но с ними можно контактировать.

Марк ничего не понял. Это как – растительные компьютеры? Компьютерные растения?

– Вот смотри, – видя его растерянность, стала объяснять Констанция. – Мы, люди, когда-то спустились с деревьев, создали язык, научились его фиксировать письменно, а потом и кодировать электронно, единичками и ноликами на крохотных устройствах.

– Это типа об истории с каменного века по семидесятые – так, что ли?

– В каком-то смысле. Ну и вот. У нас здесь нечто совершенно другое. Оказывается, среди нас, людей, всю дорогу уже существовал другой, первородный язык. Может статься, мы владели им лучше, когда еще жили на деревьях. Он везде – в воздухе, почве, воде. Его у нас не отнять. Он всюду, везде вокруг нас. Другие для записи все еще используют платы и схемы, жесткие диски. Называют это «облаком», и что? Зачем? Это их облако тяжкое, металлическое, надсадно жужжит.

– Хм. Но если эта ваша штука настолько прогрессивней, чем у них, к чему вам занимать оборонительную позицию? Взяли бы и смели вашими растениями тех недоумков.

– Марк. Нужны годы, чтобы досконально понять, что делать с этим знанием. Оно так ново. Проверка зрения и та до сих пор для нас загадка. А эти лэптопы, что мы конструируем, выполняют лишь самые начаточные функции. Когда же в игру вступил этот ублюдок Поуп, Комитет навалился на нас всем своим весом. Возможно, они даже изыскали способ подделывать проверку. Так в райский сад попали червивые яблоки, и в цепи нашей разведки и безопасности стали случаться пробои – хуже того, они происходят все чаще. Так что времени у нас немного. Можно сказать, его нет вовсе. Синие птицы из «Блюберда» кружат над нами стаями, мчатся по следу. Отслеживают, выклевывают по одному. С каждым днем опасность нарастает. Если же они нас схватят, то завладеют всем – нашей наукой о растениях, о мозге. Все классифицируют, превратят в деньги. Корпоративный захват, конфискация, трофеи войны с террором. Война, она же все спишет.