– Роман, – с ходу вклинилась женщина. – Я-то считала, нам здесь предстоит только одна проверка?

– Верно, – повернулся к ней Роман Шэйдс.

– Что верно? Как быть с этим парнем? – Констанция секунду помолчала. – Ведь я думала, он наш. А затем пригляделась и вижу, что вроде как нет. Настоящее его имя, по-моему, Лео Крэйн.

Лео это бесцеремонное выяснение его личности, стоящей здесь же, показалось несколько невежливым.

– Монтес, – резко, прямиком обратилась Констанция к Лейле, – ты ручаешься за обоих этих ребят?

– Я ручаюсь за Лео. А он ручается за Марка.

– Я вот тоже насчет него раздумывал, – сказал Трип. – По манифесту отбора он значился как «типичный», но по пути сюда вроде как перековался. Возможно, Портленд его поменял.

Тут к Лео обратился Роман:

– Ты не дневниковец?

– А что определяет, он я или нет? – спросил Лео.

– Видимо, проверка зрения, – с сарказмом сказал Марк. В своих разбухших погибших башмаках он смотрелся поверженным мушкетером.

– Нет, так не пойдет: посторонние в доме, – вмешалась Констанция, обращаясь исключительно к своему бойфренду и Роману Шэйдсу. – Надо их обоих протестировать.

В руке она по-прежнему держала нож; в воздухе попахивало опасностью.

– Да пожалуйста, проверяйте, – бодро сказал Лео, усаживаясь за стол. – Я уж столько тестов проходил, что вошел во вкус. Валяйте.

Констанция водрузила на стол видавший виды компьютер, что-то там понабирала, понастраивала и поставила перед Лео. На экране был массив из каких-то цифр и символов, нечто среднее между арабскими письменами и масонской тайнописью.

– Погоди. Пока не смотри, – строго сказала Констанция.

Да бог ты мой. Какое, однако, спокойствие. Все это ощущение необычности – как летним вечером в детстве, когда они с сестрами на еще теплом плитняке у бассейна играли в настольные игры. Лейла сидела рядом. Лео тайком на нее посмотрел. Она ему улыбчиво кивнула. Наверное, вот почему ему так спокойно. Он тоже ей улыбнулся.

– Так. Всё, теперь смотри, – сказала Констанция.

Лео посмотрел. В глазах слегка плыло, примерно как когда смотришь на двухслойную стереооткрытку.

– А читать-то как?

– Как хочешь. Просто вбирай в себя.

– Да уж вобрал. Это, что ли, и есть фишка?

– Вопросы задавать нельзя, – осекла Констанция.

– Ты даже не должен этого хотеть, – добавил Роман.

Чего накинулись-то. Лео поглядел на Лейлу. Она ему снова кивнула.

– Ты смотришь или нет? – резко спросила Констанция.

– Ну да. Уже и посмотрел.

– Почему тогда нет номера?

– А я здесь при чем? – хмыкнул Лео.

– Можешь по-другому? Угол смени, что ли.

Лео вгляделся снова, на этот раз пытливей, и тут различил за экраном еще один – другой набор символов, или тот же, но в другом порядке. В мозг, свиваясь и разветвляясь, хлынул поток взаимосвязей – как дыра правды, только на этот раз берущая начало где-то внутри. Он слегка качнулся вперед. Что это, припадок? Тогда почему нет неприятных ощущений? По всем отзывам припадки ассоциируются с чем-то негативным. При этом ощущалось залипание времени, памятное по лихорадочным ночным ужасам, когда он в детстве валялся с высокой температурой. Ребенком Лео был болезненным, школу пропускал порой неделями; неделями, когда в большущем таунхаусе были только он и мама. Она размешивала пузырьки в имбирном ситро, клала прохладную ладонь на его пылающий лоб, и вместе они смотрели телевикторины. Не так уж плохо. Только вот ночами, с температурой под сорок, слух у него обострялся настолько, что становилось слышно, как своим темным знанием вибрируют шкафы. Что-то подобное ощущалось и при проверке зрения, только знание вливалось хорошими новостями, во всяком случае не устрашающими. От столешницы ощутимо веяло добротной столешностью. Свет и чудесность вливались в окна. Лица на телах пестрели цветовыми пятнами – светозарные, открытые.

– Лео?

Он поплыл на голос и вынырнул на поверхность.

– И во-от ты-ы сноо-ва… здесь! – гикнул через стол Марк.

Лео рассмеялся этой школярской шутке.

– Здесь я, здесь. – Он в самом деле возвратился. – Вот это реально пинок бодрости! – констатировал он.

Хотя теперь ощущалось, что в том бодряке было что-то и от удара басами по печени, или сдувающего с ног порыва ветра, или спуска на велике с горного склона. Что-то шалое, от чего перехватывает дыхание.

– Тебе нравится твой номер? – спросила Лейла.

– Мне да.

Это был телефонный номер дома на Риверсайд-драйв. Огнем особняк выжгло изнутри. Впоследствии внутри все отстроили, фасад отделали материалами подешевле. В доме, где вырос Лео, теперь располагался кождиспансер, а в двух верхних этажах какая-то эзотерическая церковь. Лео в тех стенах ни разу не был.

– А почему у него цифр всего семь? – спросила Лейла у Романа.

– Видимо, у него ввод с восемью нулями, – не сразу ответил тот. – Налицо и тридцать пятое число Фибоначчи.

– И число Маркова, – заметил Трип. – Такой индекс я вижу впервые. Море белого пространства.

– Наверное, Лео очень… гибкая личность, – произнесла Констанция.

«Да, я такой», – подумал Лео.

«Лео, язви тебя», – желчно думал Марк. Вот тебе и друг. Так вот взять, сесть и пройти эту их проверку. Он что, не слышал их слова о том, что после этого возврата нет? Глаза-то одни, их беречь надо. Хотя надо признать, что и он, Марк, не ахти какой страж собственного храма. Лео, не исключено, для девахи старается. Он этим и в колледже занимался – западал с излишним пылом. Девочки под своими общажными дверями находили дешевенькие подарки, цветки-стишки. Так, видно, до сих пор и не усвоил, что избранницы тоже должны проявлять взаимность. Ну уж теперь-то, когда Лео прошел проверку зрения, та дама-экстремистка возьмет его в оборот по полной. Обстоятельство тревожное.

– Теперь ты, Деверо, – потребовала Констанция, со значением отодвигая ерзнувший стул.

Марк остался сидеть и даже, наоборот, откинулся на спинку.

– А что, если я этого не сделаю? – нагловато спросил он. – Вот именно теперь, когда я здесь, в этом вашем высокогорном кратерном домике, видимом только со спутника. Как вы, интересно, устраните эту… э-э… помеху, которую я собой являю?

«Шаг Восьмой: заставь их высказать то, что у них на уме».

После общей паузы Трип, похоже, счел, что ответить на этот вопрос надлежит ему.

– Если бы это произошло – то есть если б ты пригрозил нас выдать или у нас не было уверенности, что ты этого не сделаешь, – мы бы обеспечили тебе недостоверность.