Поразмыслив, Великий инквизитор кивнул.

— Да, Баязед мог предусмотреть многое, оттого и приблизил к себе этого… Искандера заблаговременно, утаив от остальных его истинные умения и могущество. Что ещё тебе удалось разузнать, брат Тук? Я же вижу, тебя так и распирает, но ты намеренно растягиваешь удовольствие… А?

— Грешен, каюсь.

Странник пригубил старого эстрейского из согретого в ладони бокала. Сощурился от наслаждения собственной маленькой слабостью: любил тонкие вина, их аромат древности, их хитрость, развязывающую язык, их коварство, вызывающее обманчивую бодрость, на смену которой приходит предательская томность во всех членах. Их умение прояснять разум тому, кто готов отдавать им должное уважение и знать при этом меру…

Отставил бокал. С удовольствием оценил послевкусие.

Брат Дитрих, досконально изучивший его привычки, почти незаметно усмехнулся. Его долготерпение наконец-то будет вознаграждено.

— Итак…

Брат Тук глубоко вздохнул и начал неспешный рассказ.

— Лет пятнадцать тому назад в небольшой городок близ Лютеции к богатому торговцу Симону Бланшу вернулась дочь, давно пропавшая без вести, а теперь вот объявившаяся, да ещё и с мужем. Со вторым мужем-то, вот диво! Дочка, Иветта, была в своё время благополучно отдана замуж за сына одного из торговых партнёров Симона; так часто делается у торговых людей для объединения капиталов. Уехала в Марсель, к мужу, да там и пропала. Потом нашли целую шайку, которая воровала красивых женщин и сбывала работорговцам. Но раз уж в портовом городе не нашёл пропащего или пропавшую сразу — всё, считай, они канули в омут, уже не сыщутся. Хорошо, если живы, если просто увезли в тёмном трюме с такими же бедолагами на продажу, а то ведь и похуже бывало…

По словам Иветты, ей повезло несказанно. В Константинополе её на первых же торгах выкупил богатый грек, Александер, пожалел христианку, решил благое дело сделать. Прельстился красотой, звал замуж, но хотел, чтобы всё по-честному, по согласию. А та упёрлась: дескать, ты христианин, я христианка, как же ты на мне женишься, на замужней-то! Грек не поверил, но божьего гнева решил остеречься: послал для верности человека в Марсель, узнать, есть ли там и в самом деле некто имярек, у которого недавно супруга пропала? Оказалось, был такой, да в последний шторм погиб вместе с кораблём и товарами, налетев на скалы… Так что сделал Александер предложение честь по чести, женился, дождался рождения сына… А потом, предчувствуя сильные беспорядки в Константинополе, решил покинуть берега Босфора и вернуться на родину. Да не устоял перед мольбами жены, что так хотела с родным батюшкой повидаться, внука единственного и долгожданного ему показать. Привёз Иветту на родину, прямёхонько в дом папаши Бланша.

А в пути подхватил скверную лихорадку, что трепала его всю дорогу, так что к тестю грек явился чуть живой. И через дюжину дней отдал богу душу, бедолага, светлая ему память…

На этом месте брат Тук после непродолжительного раздумья добавил:

— Полагаю, аль Маруф — так уж я стану его называть, уже привык — слишком много сил отдал Заклятью Ясона. Себя не пожалел. И не только наложил на младенца личину, меняющуюся с возрастом, подгоняющую самое себя под растущее тело, но и спаял её с ребёнком накрепко, сделав неразличимой даже для сильнейших магов и святош. Скорее всего, это был ритуал на крови, крепчайший, выпивший жизненные силы насухо. Как ему удалось дотянуть до Франкии — непонятно. Разве что он проделал всё уже на подходе, подъезжая к городку, в какой-нибудь придорожной гостинице, чтобы уж точно быть уверенным: женщине и младенцу больше ничего не грозит. А там — сдал их Симону с рук на руки, успел рассказать сложенную во время пути легенду, завещать Иветте оставшееся золото и драгоценности, коими щедро оделил его Баязед и… тихо угас. Мир праху его. Вот человек, что во имя долга и сострадания не пожалел самого дорогого!

А ведь как ювелирно он подправил мальчику внешность! Убрал лишь самые броские приметы — рыжину и зеленоглазость, а всё остальное тронул слегка, придав некоторое сходство с Иветтой. Рассудив, полагаю, что мальчику с неброской внешностью, ничем не отличающемуся от местных уроженцев, будет гораздо легче выжить.

А вот дальше начинается очень интересное, брат Дитрих. Со стороны может показаться, что на приёмное дитя Иветты беды обрушивались одна за другой: на самом же деле, как я понимаю, часть из них была призвана отвести от него зло, куда большее, чем могло приключиться. Вот оно, главное назначение Заклятья Ясона: не только сделать неузнаваемым, но и договориться с Судьбой, дабы та притягивала к объекту заклятья обстоятельства, что рано или поздно приведут его к выполнению ключевых условий, к тому, чтобы мальчик, наконец, обрёл собственные лицо и судьбу. Оттого-то, должно быть, после смерти матери и признании жадными родственниками деда Симона сумасшедшим, мальчишка Пьер, формальный наследник дедовского состояния, был сослан к дальней родне матери в глухую деревушку. Там он благополучно выжил, тогда как через месяц после того, как его выпихнули из дедовского дома, городок проредила эпидемия какой-то заразы, принесённой из Испании. Жертв, правда, оказалось немного, но жадных и нечистоплотных родственников снесли на погост всех до единого. Правда, и душеприказчиков их отправили туда же. Но, думаю, если поднять архивы — мы ещё отыщем следы наследства, дожидающегося совершеннолетия Пьера. Впрочем, это уже не столь важно…

Думаю, Судьба, и никто иной, направила его в Лютецию, когда старушка, у которой он жил, тихо скончалась от дряхлости, а на ветхий домишко и клочок земли налетели жадные соседи. Парень просто не захотел с ними связываться, да и чувствовал, что на забытой богом деревне свет клином не сошёлся, есть где-то иная жизнь, интересная, яркая… Священник, обучавший его не только грамоте и катехизису, но и истории, географии, приучивший к чтению, был того же мнения: одарённому пареньку нельзя глушить свои способности! А большой город — самое подходящее место для их развития. Он даже написал рекомендательное письмо другу-богослову, с просьбой пристроить мальчика. Но в дороге бумага нелепым образом пропала, оттого-то Пьер не рискнул пойти в указанное место, опасаясь, что его примут за попрошайку и прогонят. Наслушавшись в трактирах советов от добрых людей, решил пока податься в слуги. В шести домах его не приняли, и лишь в седьмом, в доме графини де Камю, именно в день его прихода понадобился малый на побегушках: пристроенный к этому делу ранее лакей запил, попался на глаза хозяйке и был изгнан. Вот тебе и выверты Судьбы, брат Дитрих…

— К ним же можно смело причислить встречу отрока и с тобой, вроде бы случайную, и с будущим побратимом. Их ритуал, взаимно усиливший способности. Спасение девочки, томящейся в плену у Сесила; благодарность феи за то, что помогли изобличить грозного противника… И, наконец, странный поступок графа де Камилле, приславшего невесте такой необычный подарок. Другой бы на его месте в качестве извинений за долгое отсутствие отослал бы драгоценную безделушку, а этот — извольте, сообразил, чем порадовать цветочную фею! Вот уж действительно, дипломат по призванию… Кстати, а что ты думаешь об их браке? Насколько он будет удачен?