Он прибежал в халате, наброшенном на пижаму, и, крепко обругав присутствующих, стал делать маленькому искусственное дыхание, завершившееся успехом: ребенок ожил.

Когда он, залитый потом, скользя по мокрому от воды паркету, с волосами, спадающими на лоб, издали показал ребенка, бесцветные пересохшие губы женщины задрожали в первой улыбке.

Глядя на подарок, он размышлял, сколько может стоить такой ликер. Наверное, злотых шестьсот. Разорились, глупые.

Он поехал на лифте на первый этаж, чтобы проверить женщину с больным сердцем. Очень бледная, она смотрела из синеватого полумрака глазами, которые становились такими большими, словно впитали в себя всю ночь. Ее молчание беспокоило его.

– Все будет хорошо; если будет больно, поставим капельницу… В такой большой клинике обязательно справимся, – обращался он к ней как к ребенку.

– Мама мне снилась, – сказала она вдруг тихо и отчетливо. – Знаю, что ребенок умрет…

– Глупости вы говорите. Вздор! Это всего лишь сон.

Он похлопал варшавянку по плечу, отер ее влажный лоб и направился к двери. На электрических часах было девять. У выхода его догнала сестра.

– Выпейте немного кофе, господин доктор.

Стефан сделал три больших глотка горячей горьковатой жидкости, буркнул что-то и убежал.

В коридоре его объяла холодная темнота. Он с минуту постоял в нерешительности, потом направился к лестнице. После спадающего напряжения вновь наступала усталость. Он сел в маленькое кресло и засмотрелся в темную даль, заканчивающуюся овальным окном. На фоне одиноко светящейся матовой лампы мелькнуло что-то черное: он замигал. Да, в коридоре носилась летучая мышь. Не хватало еще, чтобы залетела в палату, где лежали женщины после родов! Он быстро встал и пошел по коридору, поочередно закрывая двери. У последних ему показалось, что слышит далекий сигнал. Остановился: нет, это этажом ниже гудели водопроводные трубы. Он закурил, глубоко затягиваясь, чувствуя, как дым опускается в глубь легких и нежно их щекочет. Напротив лифта хотел выбросить окурок в урну и вздрогнул. Красные лампочки вдоль коридора вспыхнули и погасли. Сейчас же отозвались установленные в дежурках зуммеры. Вызывали всех врачей.

Такая тревога была редкостью, ему стало жарко. «Везет же мне!» – подумал он, затушил сигарету и рысью побежал к висевшему на стене телефону. Вызывала первая родильная палата. Варшавянка!

Он не стал ждать лифта и помчался наверх, перепрыгивая через три ступеньки. Когда открыл дверь, его ослепил яркий свет: сестры устанавливали у кровати рефлектор.

– Что произошло? – спросил он, одновременно засучивая рукава и хватая поданную щипцами стерильную щетку. Он мылил руки, а акушерка лихорадочным шепотом цедила ему в ухо:

– Кровотечение, сильное кровотечение…

– Преждевременное отделение? – Он сдержал проклятие, бросил щетку и хотел бежать к кровати, когда в зал втиснулся лоснящийся от пота, запыхавшийся Жемих.

– Маску и эфир!

– И еще… – Стефан, схватив вторую щетку, до боли тер руки, с которых стекала мыльная вода. Перекрикивая шум и беготню сестер, кричал: – …Корамин нужен, лобелин, плазму крови… аппарат для трансфузии!

– Нет донора!

– Консервированная есть?

– Нет.

– Тогда только плазму. Как пульс?

– У плода нормальный, а у нее очень нерегулярный.

– Напряжение среднее, – сказал Жемих. Он стоял у кровати и делал лежащей укол.

Часы показывали двенадцать. На полу – кровь вперемешку со слизью. Остро пахло хлором. Ежеминутно кто-нибудь пробегал перед слепящим глаза рефлектором, отбрасывая на стену большую косую тень. Звякали инструменты.

– Давайте наркоз.

Смутек, щуря водянистые, слезящиеся после сна глаза, наклонился над маской, прикрывая ею веснушчатый носик женщины. Из-под марли донесся приглушенный голос:

– Ребенка спаси… те…

Жемих пытался вставить щипцы. Пот лился с него, он дико гримасничал, выворачивая наружу губы. Правая щека инструмента два раза соскальзывала с замка. Сдвинуть рукоять не получилось, поэтому он сильнее вбил в тело блестящий стержень. Женщина застонала под маской. Стефан не мог смотреть, если что-то делал не сам, и убежал за кафельную стенку.

– Плохо с ней, господин доктор? – протяжно, как бы во сне, спросила его вторая женщина, ожидающая родов в боковом боксе. Он даже вздрогнул, напуганный этим неожиданным голосом из мрака. Смутившись, махнул рукой:

– Нет, все хорошо, – и вернулся на свет.

Жемих уперся изо всех сил, выпучил налитые кровью глаза, голову вжал в плечи и потянул.

Стон словно опухал, заполняя воздух. Кровать дрогнула.

– Медленней! – прошипел Стефан.

Три сестры придавили белеющее тело, и вслед за окровавленным никелем щипцов показалась черная головка. Затем восковое тельце упало на резиновую подстилку в потоках крови и воды.

– Вы… ребенка, а я… уж остальное, – с трудом выдавил Жемих, локтем вытирая пот и глаза. Слюна стекала у него по бороде, халат был весь в красных потеках.

Тшинецкий поспешил за акушеркой, которая змейкой извлекала слизь из ротика маленького.

– Сердце бьется?

– Слабо.

Акушерка перебрасывала ребенка из горячей воды в холодную. Длинные сверкающие брызги падали на паркет. Стефан поднял шприц, выпустил воздух, примерился и вбил иглу. Поршень легко шел вдоль фиолетовых делений. Стефан наклонился над беспомощно лежащим тельцем. На удлиненной, словно у мумий майя, головке, которая пробилась сквозь изогнутый костный канал таза, синели эллиптические отпечатки щипцов. Грудь, маленькая как кулачок, была неподвижна.

Он растолкал женщин в белых халатах. В такие минуты его всегда охватывало недоброе, как бы лунатическое спокойствие, как тогда, когда был в двух шагах от газовой камеры. Недрожащими руками он схватил катетер, потащил баллон с кислородом.

– Открутить редуктор, быстро!

Резиновая подушка наполнялась газом. Потом шипение прекратилось. Он посмотрел затуманенным взглядом на манометр. Баллон был пуст. Видимо, стрелку заклинило на ста пятидесяти атмосферах. Почувствовав жгучую ярость, он выпрямился, отбросил трубку и приложил губы ко рту ребенка. Резко выдохнул. Чувствовал, как скользкая от слизи малюсенькая грудь раздувается в его ладонях. Он ослабил напряжение рук: тоненькие ребра скользили под кончиками пальцев, что-то дрожало там, внутри, – еще не угасшая окончательно жизнь.

– Стоит ли мучиться… – шепнул кто-то сзади.

Не поворачиваясь, он рявкнул:

– Прочь!

Он не стал отпиливать шейку ампулы, попросту ударил о металлический бортик стола. Посыпались мелкие стеклянные брызги. Вставил иглу, всосал в шприц жидкость, выпустил воздух и завис над бледным тельцем. Воткнул иглу. Поршень пошел вниз. Смотрел пылающими глазами, не дыша. Если сейчас…