Спустя полчаса наконец-то ворота приходят в движение. И как гора с плеч, ей богу. Она здесь!

Машина останавливается у крыльца, сначала выходит Геворг, идет к двери с противоположной стороны, открывает, и из салона показывается Ева. Даже отсюда — со второго этажа, замечаю насколько девчонка бледная, насколько перепуганная. Интересно, что с ней такого могло случиться? Вчера была куда храбрее, даже наглее, а сегодня… Стоит, кутается в куртку, боязливо озирается, будто ее в темный лес привезли и оставили. Но и такой она мне нравится, в этом её поведении есть что-то очень милое и да, черт побери, невинное.

И пока прислуга носится с вещами Евы, спускаюсь-таки вниз, чтобы поприветствовать свою новую постоялицу.

— Рад видеть, — встречаю ее на крыльце. — И что это была за истерика по телефону?

— Для меня подобное в новинку, — смотрит исподлобья. — Вы не шутили про наказание?

— Не шутил. Правда, это будет после того, как мы с тобой прокатимся кое-куда.

— Куда? — сжимает ремень сумки.

— Тебя нужно приодеть, привести в порядок.

— Вас что-то во мне не устраивает?

— Кое-что. Не критично, но чтобы я был доволен, придется тебе немного измениться в определенных местах. Идем, пройдемся, — киваю в сторону заднего двора.

Погода ясная, теплая, самое то прогуляться. Да и проветрить голову не помешает. Когда оказываемся за домом, Ева меняется в лице, расправляет плечи. Еще бы! У меня большой участок, за ним следит целая бригада. В общем, есть на что посмотреть. Мы идем по аллее, вдоль которой тянутся клены с каштанами.

— Я вот, что хочу сказать, — заставляю на себя посмотреть, — больше подобного не устраивай, Ева. Мы заключили сделку, и теперь ты должна максимально сосредоточиться на мне, на моих условиях. Никаких иных мыслей в твоей голове быть не должно.

— Но если я все-таки захочу уйти? — резко останавливается. — Я перечитала договор и имею право уйти.

— Имеешь, — вот это мне совсем не нравится, снова-здарова, — но, как уже говорил, предупредив за месяц. Однако, хочется верить, тебе не захочется уходить, — а желание прикоснуться к ней прямо-таки выворачивает наизнанку. — Что с рукой? — и беру ее за руку. — Был перелом?

— Да. Семь лет назад.

— Ортопед велел быть осторожнее, — вытаскиваю ее руку из рукава куртки, медленно веду пальцами от запястья к локтевому сгибу. Да, у нее есть шрам, правда, едва заметный. — Значит, буду связывать тебя не слишком крепко, — усмехаюсь, на деле же борюсь с порывом прижаться к малышке.

— А если вообще не связывать? — нежная кожа тем временем покрывается мурашками.

— Не волнуйся, тебе понравится, — черт, нет, не могу больше терпеть.

Через пару минут девчонка уже прижата к дереву.

— Вы хотели меня куда-то отвезти, — зажмуривается, когда запускаю ей руку под кофту, накрываю грудь.

— Отвезу, — вдыхаю аромат этой куколки, да… вот она — моя доза. — И давай сразу оговорим некоторые моменты относительно твоей внешности, — стягиваю лифчик до живота, задираю кофту. Ее грудь так и манит припасть к ней губами, поиграть с этими маленькими, торчащими то ли от холода, то ли от страха, сосками.

— Какие моменты? — инстинктивно хватает меня за руки.

— На твоем лобке, — припадаю губами к правой груди, — должны быть волосы, — провожу языком по темно-розовому соску, отчего тот еще сильнее топорщится, тогда слегка прикусываю, а Краснова вздрагивает. — Сейчас у тебя там ничего нет. Так что, с этого дня никакого бритья или эпиляций. Поняла? — и перехожу ко второй груди.

— Поняла, — пытается меня оттолкнуть, но слабовато пытается.

От груди поднимаюсь к шее, затем к губам. Она в моих руках! Дьявол! Как же это заводит.

— У меня тоже к вам вопрос, — все норовит уклониться от поцелуя.

— И? — провожу губами по подбородку, скуле.

— Когда у нас с вами… — и затихает.

Само собой я понимаю, о чем речь:

— Через два дня. Сегодня планы другие, а завтра и послезавтра у меня много дел. За это время ты как раз освоишься. — И да, хватит мне выкать. С этого момента переходим на «ты».

— Что за наказание меня ждет? — снова уклоняется.

— Потерпи до вечера, помучайся, — и накрываю ее губы своими. Сейчас хочется целовать девчонку медленно, хочется прочувствовать прелесть момента.

А она вторит движениям, но все еще слишком механически, без огня. Ну, ничего. Я разожгу в ней огонь. В конце концов, на сей раз придется выступить еще и в роли учителя, как-никак, у Красновой никакого опыта.

Не хочется ее отпускать, но приходится. Впереди у нас не менее занимательная программа, а вечером мою куколку ждет наказание за дерзость.

Из сада этот нелюдь тащит меня сразу в машину. Опять! Хотя, так даже лучше. К нему домой не хочется совершенно. И чем меньше я буду находиться в стенах этой золотой клетки, тем лучше.

А едем мы в один из пафосных торговых центров. Хорошо, хоть сел Игнашевский впереди, его присутствие угнетает, его прикосновения злят. Целовал меня в этот раз не так бешено, но все равно, все равно мне хотелось сорваться с места и убежать, куда глаза глядят. Что уж говорить о прочих «ласках». Мне все время кажется, что он не остановится, что вопьется в кожу зубами. И это лишь начало, и между нами еще ничего толком не было. Страшно подумать, что будет, окажись мы в кровати. Но сейчас страшнее другое — ожидание вечера. Надо попытаться расслабиться, отвлечься, иначе доведу себя до нервного срыва.

До центра добираемся за час с небольшим.

— Готова? — открывает для меня дверь.

На что получает кивок.

— Научись уже разговаривать, Краснова, — не дожидаясь, хватает за руку, к счастью здоровую, и вытягивает меня из салона. — Ведешь себя, как амеба, а мне амебы не нравятся.

Да плевать я хотела, что тебе нравится, а что нет. Игнашевский тем временем пропускает свои пальцы через мои, сжимает ладонь. Тактильный маньяк не иначе.

— Давай пободрее, милая. Сегодня ты из замарашки превратишься в настоящую куклу Барби. Купим тебе побольше одежек и все без застежек, — слащаво усмехается.

И начинается… павильоны за павильонами, небольшой перерыв на перекус и опять магазины, магазины, магазины. Каждую вещь Игнашевский оценивает лично, многое, что нравится мне — заворачивает, а от чего откровенно тошнит — берёт. Ему подавай открытое, короткое, что всегда можно снять, расстегнуть, развязать или вообще порвать. Иначе, зачем мне это безвкусное и пошлое гипюровое платье без подклада? Я в нем как голая, а Ян в восторге.

— Ты само очарование, — кладет руки на бедра, затем спускается к ягодицам, сжимает их. И все это при продавцах. Фу, позорище! Хорошо хоть других покупателей нет, а то я бы просто сгорела от стыда.